«На самом деле, — подумал Снег, — мне хотелось бы поговорить о Мелиссе: а вдруг она гений? Я ведь слышал только край ее голоса…»

— А музыкальная школа у вас есть?

— Вы про Мелиссу все? — догадалась девушка. — Ну, мама просто рисовала, у нас весь дом в ее картинах… она умерла… а Мелисса тоже любит рисовать… вот и отдали ее сразу в художественную школу… Папе просто не нравится музыка: это не карьера, это шум. Мы даже радио не слушаем. Поп-звезды все эти…

— Но ведь есть же опера «Травиата», и есть «Паяцы». И Элвис Пресли. И Дебюсси, — Снег улыбался. — Как без этого жить девочкам?

Белинда пожала плечами.

— Как вы не понимаете театра, так у нас в семье не понимают музыки… Ладно, закажу эту рыбу Мелиссе, она ненавидит рыбу, но эта очень хороша; я ищу интересные рецепты, чтобы переубедить ее, приучить; она все время прибегает из школы и кричит, что мы все хотим уморить ее голодом: то, что подают в школе, есть невозможно, а дома — сплошные каши и рыба; а брать с собой она стесняется; а мы так долго обсуждали, что будем вегетарианцами, все вместе приняли решение… — Снег представил эту семью, с такими же, как и у его родных, убеждениями: что полиэтилен убивает китов, нефть губит птиц и воду, а одежда, обувь, сумки должны быть только из ткани. Белинда подозвала официанта, попросила отнести обед в такое-то купе.

— Она совсем плохо видит? Или просто глаза еще не восстановились?

— Она совсем плохо видит. Но обычно носит линзы. Операцию сделали, чтобы остановить ухудшение зрения, оставить хотя бы на этом уровне… Оно падает как-то мистически: Мелисса злится или печалится — и потом хуже видит.

Снег подумал, что Максу это понравится. Он поблагодарил Белинду за компанию и рассказ; «приходите вечером к нам в купе играть в шахматы, у нас дорожные, красивые такие, стеклянные, с зеркальной доской, Мелиссе подарили на Новый год; играете в шахматы?»; вернулся к себе; надел совсем легкое, чтобы думать: футболку с картиной Энди Уорхолла — супами «Кэмпбелл» в пять рядов, вельветовые коричневые штаны, потертые уже на коленях; достал блокнот, стал писать — стенографией: итак, есть городок на краю света — среди гор; при том, что он крошечный, — полон красоты и талантливых людей; должно быть, как у Макса в книгах — место, полное энергии; и каждые двадцать пять лет там происходят убийства; кто-то их помнит? Наверняка там есть старожилы; а какой там мэр? переизбираются каждые полгода, какие-нибудь местечковые карьеристы? или же один и тот же уже лет тридцать, король канализационных труб? Было бы здорово, если такой: он должен знать свой город, как хирург анатомию, — наизусть, наугад, на интуиции… Снег еще раз просмотрел отчеты о смертях и нашел среди прочих бумаг дневник мальчика, Анри Дамьера, который покончил с собой, выстрелив в рот из отцовского револьвера — взял его из постоянного места хранения, нижнего ящика письменного стола из красного дерева, настоящий ампир; отец адвокат, известный, дорогой, собирает антиквариат понемножку, и револьвер был старинный, коллекционный и рабочий при всем при этом, — может быть, когда-то с помощью этого оружия грабили банки на Диком Западе… Дневник тоже очень хорош, эдакая вещь в себе, со старинной картой Европы на обложке, с бархатной темно-красной закладочкой; Снег любил карты, если было бы время, обязательно стал бы в них разбираться и коллекционировать; а бумага в блокноте — светло-желтая, плотная, линованная; почерк был молодой, но интересный: чувствовалось, что человек довольно много пишет рукой — не только печатает на компьютере; со всякими индивидуальностями, редкими в подростковом возрасте: угловатые, абсолютно совпадающие по написанию — угадай что — буквы «ч» и «т»; «ж» тремя линиями — амулет «узел долголетия», а не буква; очень вычурные цифры; Снег посмотрел на фотографию: мальчик с лицом из фильма «Общество мертвых поэтов» — молодым и страстным, с огромными темными глазами, рваной, как у якобинцев, челкой…