Мериам еще раз вытерла слезы, лицо ее раскраснелось от гнева.
– Он не имел права выдавать чужие секреты. Это моя жизнь. Не его и даже не твоя!
Сначала Адам думал, что они медленно заражаются каким-то душевным ядом, постепенно распространяющимся вокруг. Но теперь ему стало казаться, что все намного хуже: с каждым выдохом из него выходила какая-то часть, и с каждым вдохом она заменялась чем-то другим. Постепенно он превращался в другого Адама – более злого и более… уродливого.
Как только такая мысль пришла ему в голову, он почувствовал изнутри рывок. Словно марионетку, которой он себя представлял, кто-то резко дернул за нитки.
– Нет, это
Кто-то из сотрудников выругался, шокированный таким заявлением. Откуда-то извне его разум наполнялся болезнью и ужасом, но Адам ничего не мог с этим поделать. Он мог только наблюдать и слушать.
Мериам расхохоталась.
– Что? Это я-то эгоистка?
Фейиз окликнул его по имени. Адам понял его предостережение, но он ничем не мог ответить.
Его ноги пришли в движение. Тело развернулось. Рука поднялась и отодвинулась назад.
Он ударил Мериам так сильно, что тело ее немного крутанулось на месте. Хлопок от удара пронесся вдоль стен эхом и затих вдали. Наступило мертвое молчание, разбавленное лишь воем ветра.
Казалось, сам ковчег затаил дыхание.
И тут что-то внутри Адама разразилось хохотом.
14
Уокер проснулся оттого, что кто-то звал его и неистово тряс. Во время сна нога выпросталась из-под толстой подкладки спальника, и теперь молния больно царапнула голень. Уокер почувствовал, как внутрь скользнул холодный воздух и обнаженная плоть покрылась гусиной кожей.
– Господи, ну что еще? – простонал он и открыл глаза.
Сердитый отец Корнелиус стоял возле него на коленях и настойчиво тряс за плечо. Позади возвышалась Полли – у самого входа. Но ее присутствие вряд ли можно было считать проблемой. Уокер оглянулся, восстанавливая в памяти события нескольких последних часов. Палатка принадлежала не ему. Тяжелый спальный мешок, несмотря на теплоту и мягкость, также был чужим. Рядом лежала Ким, закинув ему на бедро свою голую ногу. Она только-только начала просыпаться.
Увидев священника, Ким тут же закрыла глаза и пробормотала что-то по-корейски – явно молитву или ругательство. Затем скользнула в спальный мешок поглубже и натянула подкладку на голову.
– Ну хватит, – проворчал отец Корнелиус, решительно схватил за угол клапан спальника и откинул в сторону, обнажив лицо Ким и часть ее голой груди.
Ким издала возмущенный возглас.