– Ничего не понимаю, – признался я. – Если все так, тогда почему вы не взяли их в Светогорске? Или еще раньше, в автобусе?
– Потому что их там не было.
Перед глазами возникла картинка: ночное шоссе, лучи фар, салон “Икаруса” с надписью “Интурист” на борту приветливо светится теплым и желтым, дядя Валя Хоппер стоит у раскрытой двери, Яна с Саввой переходят дорогу и поднимаются по ступенькам в автобус….
Стелла вздохнула.
– Слушай, мне страшно неудобно, что все так получилось, правда. Я думала, ты все знаешь и просто упрямишься, потому что вообразил себя невесть каким героем, а оно вот как выходит…Боб! Сними ты уже с него, ради Ветхого Днями, эти наручники! И пойди покури, что ли. Нам нужно поговорить.
Тихонько лязгнула сталь. Я с трудом расправил плечи и бросил на колени распухшие, окровавленные, онемевшие кисти. Боб взял со стола пачку “Казбека” и молча ушел в темноту. На мгновение в затхлую атмосферу бутафорского кабинета ворвался свежий, прохладный воздух августовской ночи, потом хлопнула дверь и стало тихо.
Керувим Иф Штеллай Шеда Мадиах придвинула стул, села напротив меня, взяла мои руки и стала очень осторожно и нежно разминать ладони и пальцы. Было немного больно, но скоро боль ушла, вернулась чувствительность, а вместе с ней потекло от запястий через предплечья и дальше приятное, чуть щекочущее расслабляющее тепло. У нее были длинные, сильные пальцы с красивыми, удлиненными ногтями, покрытыми розовым лаком, который гармонировал со смуглой кожей – все, как мне нравится. И сама она была такой, как мне нравится: темноволосая, знойная, яркая, с веселой и опасной чертинкой в черных глазах и декольте, в котором уютно лежали теплые мягкие тени.
Мы некоторое время молчали.
– Витя, извини, – проговорила она. – Я виновата. Могла бы и догадаться. Ну, хочешь подарю тебе что-нибудь? Чисто символически, в знак примирения. Могу простейший программный модуль собрать типа “амулет”, чтобы злодеев искать, а? Будет элементарное сканирование архивных копий Сферы проводить и определять, кто и что натворил. Как тебе?
Я хотел что-нибудь сострить в ответ, но не нашелся. Не хотелось ни язвить, ни препираться, ни вообще разговаривать – просто сидеть вот так, молча, и чтобы она продолжала массировать мне ладони.
– Нет, спасибо. Обойдусь.
Потом подумал и спросил:
– Можешь объяснить, что происходит?
– Зависит от того, что именно тебя интересует. Если ты про эту ситуацию со Светогорском, то поверь мне, лучше будет, если узнаешь про все, когда вернешься. И разберешься во всем сам. А если в более общем смысле…Слушай, если уж мы разговорились, расскажешь мне, что именно тебе поведала Яна? Про себя, про меня…про все. Просто, чтобы я понимала степень твоей осведомленности. Хорошо?
Вряд ли это как-то ухудшило бы ситуацию, да и вообще что-нибудь изменило. К тому же, обстановка располагала к откровенности; где-то мелькнула мысль, что неплохо бы взять на вооружение этот способ дознания: сначала заковать подозреваемого в браслеты, отвалтузить как следует томом Большой Советской Энциклопедии или пачкой журналов “Огонек”, а потом сердечно извиниться и приняться чувственно массировать кисти. Гарантия успеха, запатентованная методика товарища Иф Штеллай.
Я рассказал ей про все, что услышал и воспринял с того момента, как Яна и Савва появились в моей квартире, и до памятного утра на крыше дома на Лесном: про Ильинского, его работу, странное заочное знакомство с Яной и ее эффектное появление из телевизора в лаборатории НИИ Военно-морского флота; про запредельную Вечность, Ветхого Днями, элохимов, шедов, людей, Контур и Полигон, Сферу Вероятности и ключевые сценарии Эксперимента. Руки у меня уже пришли в норму, боль ушла и даже опухоли на саднящей скуле как будто не стало; Стелла внимательно слушала меня, откинувшись на спинку стула и время от времени задумчиво кивая, словно учительница, слушающая верный ответ прилежного ученика.
Я закончил. Стелла посидела еще некоторое время, будто в раздумьях, потом выпрямилась и торжественно произнесла:
– Спасибо за откровенность, Виктор! Что ж, я тоже буду честна. Настало время тебе узнать правду.
Она нагнулась, заговорщицки приблизив ко мне лицо, и прошептала:
– На самом деле это я – элохим. А Яна – шеда.