Позже Шак’чи ушёл от Ханумана, снедаемый жаждой мести тем, кто когда-то его создал. Он нашёл место своего рождения, но не нашёл потомков тех людей, кому желал отомстить. Вместо них там жили другие люди. Шак’чи узнал, что прошла большая война и племя, которое он не любил и которому хотел отомстить, было истреблено. Шак’чи снова скитался, покуда не встретил странного человека. Не шаман и не жрец, но очень похож. Он долго говорил с Шак’чи, сумев убедить огненную обезьяну присоединиться к духам Храма. Ему поставили статую в одном из залов, и тонюсенькой ниточкой небольшими капельками вновь пошла к Шак’чи та самая странная энергия, которой с ним делился Хануман, чья статуя, кстати, тоже была в Храме.
Эта странная сила, да ещё жизненная сила — вот то, что было так нужно Шак’чи. И первое у него было, а второе ему предложили. Сильные людские тела, которые тренировались с самого детства. Странные не-шаманы помогали Шак’чи вселиться в них. Да, приходилось брать жизненную силу постепенно, а не всю сразу. А ещё нельзя было брать тело под контроль: вместо этого Шак’чи давал воину свои навыки и силу, а сам лишь наблюдал его глазами и слушал его ушами, но огненной обезьяне было всё равно. Он мог сражаться, был снова живым (пусть и относительно). Он пил столь нужную ему прану и не терял свою энергию в борьбе за собственное существование. Иногда, когда его тела умирали, другие не-шаманы Храма заключали его в посохи, используя его огонь и его силу. Праны они давали меньше, по капле, но в посохах, почти как в бубнах шаманов, Шак’чи совершенно не тратил своих сил и легко вырабатывал так нужную не-шаманам огненную ману. Прана для него была словно еда. А мана, которую он отдавал, словно тепло. Тепла у него было много, а вот еда ему была нужна. Но много ли еды надо спящему и не шевелящемуся в посохе Шак’чи? Совсем крохи. А когда его выпускали сражаться… О, как щедро они платили праной за то, что он побеждал не самых сильных противников!
В общем, Шак’чи, что называется, хорошо устроился. Сейчас же он снова занял человеческое тело. Отличие было только в том, что теперь он контролировал происходящее. Где-то там, в глубине настоящий хозяин пытался отобрать себя у огненной обезьяны, но куда ему с трёхсотлетним духом тягаться?.. Шак’чи легко обжигал своей яростью разум раба и загонял его всё глубже и глубже, сводя потихоньку с ума. Вскоре раб прекратил бороться, а Шак’чи довольно оскалился. Это тело можно было не жалеть: он упивался разогнанной специально для него праной и легко вбрасывал свой огонь в кровь, мышцы, в сердце… От его движений иногда рвались связки, но боль чувствовал только хозяин тела. Шак’чи же таким простым образом с помощью мощной регенерации приводил свой временный сосуд к кондициям, подходящим для предстоящего боя. Его пальцы в нетерпении сжимали и разжимали воздух.
Внезапно, хотя и ожидаемо, послышался утробный рык, а тигр, которого пригрела Аблаша или Ахша… Шак’чи не запомнил её имя. Неважно. Тигр, сверкая светящимися когтями, прыгнул в темноту, вцепившись в большую тварь с красными глазами. Они невероятно быстро и жестоко стали рвать друг друга на куски. Не прошло и десятка секунд, как тигр оказался убит, а в сильно подранного и поцарапанного чёрного зверя врезались красные капельки, очень удачно попавшие в глубокие царапины, в глубине которых виднелась красная же плоть. Воющая и скулящая, рычащая тварь попыталась уйти в тень, вынужденная терять остатки своей плоти, тёмно-красными хлопьями сползающие с неё и сливающимися с тенями, колышущимися в неровном свете огромных костров, которые только-только подходили к пику своего горения, когда огонь уже охватил всё, что может гореть, но ещё не выдал максимум жара.
Шак’чи врагу сбежать не дал. Пальцы схватили раскалённый докрасна посох, появившийся в руках. Запах жарящегося человеческого мяса волновал огненного духа слабо. Раскалив один из концов посоха так, что тот стал аж белым, Шак’чи вогнал его в шею, где успели поработать клыки тигра и красные капли. Чёрная поверхность плоти сползла, а вошедший в глубину конец посоха словно бы испарял существо, порождённое планом теней. Шак’чи весело зарычал, скаля человеческое лицо в нечеловеческой гримасе. Где-то внутри заходился в агонии раб, испытывающий страшные муки от жгучего посоха, огня, бегущего по венам, и разорванных чудовищными перегрузками при прыжке сухожилий на ногах. Впрочем, они срослись за несколько секунд, чтобы быть снова разорванными уже от удара: Шак’чи, не могущий стоять, опершись на посох в истинно обезьяней манере, ловко извернулся в воздухе и врезал ногами по морде другой твари, которая хотела напасть на него со спины. Ноги вспыхнули по контуру красным, обратившись в раскалённую псевдоплоть, только по форме повторяющую человеческое тело. Плоть же реальная сгорела. Праны у человека осталось не так уж и много: чего тратить её на какие-то ноги?
Сразу две гончие прыгнули на него с двух сторон. Что же, Шак’чи сдерживался, чтобы не угробить тело, но теперь ему всё равно конец, так зачем ограничивать себя?..
*** Конец ПОВ одержимого
Твари полезли со всех сторон. Если бы я не был занят уворотами и нанесением ударов, то ужаснулся бы. Я ожидал пять-десять противников, максимум — пятнадцать. Но Йен с Альфирой расстарались: гончих было никак не меньше тридцати. Тридцать чудовищ с красными глазами, которые хотят порвать конкретно меня. У меня волосы на голове дыбом стояли, благо бой не давал сосредоточиться на этой информации. Я только и делал, что телепортировался да кидался всякими заклятиями.
Проблем доставлял ещё и тот факт, что гончие лезли отовсюду. Они могли выпрыгнуть из собственной тени (тех было много из-за обилия костров), могли броситься с любого направления. Ну, кроме стороны воды. Единственное ограничение — не способны выпрыгнуть прямо из-под ног. Аура достаточно сильных магов вызывает некоторые проблемы, отчего тень мага, которой пользуется гончая, чтобы атаковать, должна находиться достаточно далеко от хозяина. Но это не слишком обнадёживает. Мы специально приняли бой на не слишком большом островке: духи реки, с которыми договорился Абтармахан и сатьяны, в виде волн набрасывались на наших врагов, делая воду вязкой и замедляя их. Особенно такие нравились двурогому. Удивительным образом, демон не мог убивать их эффективно. Его лезвия вязли в плоти гончих, которые на его удары только скалились и рычали, норовя укусить. Дважды гвардейца Лэнга уже кусали и даже сумели оторвать палец, который, правда, быстро вырос. С тех пор он стал осторожнее.
Его лезвия наносили глубокие раны, но теневые гончие тоже обладали неплохой регенерацией, а чтобы убить их, требовалось нанести по-настоящему серьёзный урон голове. Двурогому требовалось не меньше трёх мощных ударов, чтобы отрубить оную голову, либо секунд десять непрерывной рубки, чтобы превратить голову в фарш. Проблема в том, что отрубленная голова имела тенденцию растворяться в тенях вместе с телом. И есть у меня подозрение, что там же в тенях они и срастались. Это подтверждалось появлением достаточно вялых тварей с красными ободами на шеях. Демон это тоже понял и стал вместо попыток отрубить головы замедленным тварям носиться по полю боя и сносить им части морд. Такое регенерировало крайне неохотно, а раны, которые он оставлял вместо глаз гончим, были всем союзникам подобно манне небесной.
Тигр Абхилаши первым заметил врагов и умер довольно быстро, вступив в схватку первым и попытавшись рыком предупредить нас. Зря он мне не нравился: спасибо ему за героическую смерть. Поначалу казалось, что подранок, получивший ещё и горсть Дождя Разочарования, уйдёт, но одержимый раб жёстко расправился с гончей, буквально проплавив часть головы и оставив изуродованное тело, часть которого успела погрузиться в тень, а часть — нет. Сцепившись сразу с двумя гончими, он успел обратиться крупной, метра два ростом, огненной обезьяной, которая чем-то напоминала форму Змея Абтармахана. Ожившая гора огненной плоти успела насадить одну из гончих на свой посох и даже разорвать раскалившимися до белого цвета руками пасть вместе с головой, пока спину исполину рвал другой пришелец с плана теней. К сожалению, убить его так же у обезьяны не вышло: она пыталась, да, но плоть из живого огня опадала, растворяясь. Всё, конец.
Заметив удачный момент, я машинально перетёк в знак “быстро” и сделал шаг, оказавшись напротив пасти гончей, которую Абтармахан скрутил в облике огненного змея. Он бы сжёг тварь, если бы ему не приходилось отбиваться ещё от нескольких таких же. Навершие моего посоха оказалось прямо в пасти рычащей и пытающейся вырваться огромной псины, которая внезапно получила прямо в красное нёбо заряд молнии Мардука. К такому жизнь её точно не готовила.
В следующий момент я ощутил жуткий по силе удар и, пролетев несколько метров, оказался в пастях сразу двух тварей, которые стали меня усиленно рвать. Две личные защиты словно корова языком слизала. Затем третья: новые полторы секунды неуязвимости прошли очень быстро, пока я пытался появившимся световым мечом отбиться хоть от кого-нибудь. ЛЗ оставалась всего одна. Перед боем я, расстаравшись, навесил на себя аж четыре штуки.
Не придумав ничего лучше, я навесил на одну из тварей Очищение Океанов. И оно очистило её. Буквально. С головы, словно кисель, стекла чёрная кожа, за ней — красная плоть, а после неё — светящая жёлтым масса, которая покрывала серый череп. Не во всех местах всё это исчезло, но кое-где даже кости потрескались. Мертва.
Вторая противница замерла по воле Хаухет, умение от которой остановило для неё время. Копьё Мардука отправилось прямо в пасть очередной бестии, прыгнувшей из моей собственной тени. Благо, они перед этим чернеют, позволяя определить, откуда будет атака. Врага я не убил, но обугленные зубы гончей точно клацнули практически в тот же момент, когда я из-под них исчез, телепортировавшись.
Оказавшись на мгновение в воздухе, я понял, что мы проигрываем: аколиты и сатьяны сбились вместе рядом с ярчайшим костром и отбивались кто как мог, помогая из-за спин одержимым воинам. Их теснили всего лишь четыре твари. А ещё около полутора десятков наседали на Абтармахана и двурогого. Помимо меня, они единственные, кто сейчас вносил реальный вклад в сражение.
Поняв, что если ничего не сделать, нас всех тут перебьют, я решился. В руках появился зеркальный плащ, который оказался накинут на плечи. Капюшон прилип к голове. Волосы начали словно бы срастаться с симбионтом из Тафипы. Он явно не собирался меня отпускать снова. Неважно.
Заранее заготовленные чары окунули меня в Зеркаль, отразив от её слоёв. По обеим сторонам от сражения с Абтармаханом и двурогим появилось по двойнику. Гончие на них тут же обратили внимание, но на секунду застыли, не зная, кого рвать на части первым. Простая мысль кинуться сразу на обоих пришла к ним слишком поздно: в них уже летели красные капли разочарования. Разумеется, действующие подобно кислоте, они не могли повредить порождениям теней достаточно сильно, но и смысл их был не в этом, а в том, чтобы создать в их прочной шкуре уязвимости, которые позволят следующему, куда более мощному удару уничтожить их…
*** Флешбек
— Вы говорили заготовить столько молний, сколько смогу, учитель Халай, — аккуратно заметил я, выходя на каменистую площадку, покрытую помимо камней ещё песком, редкой травой и подпалинами. Джи Беш не любил, когда мы применяли боевые заклинания подле Ворома. Они портили вид. Креола с Шамшуддином он заставлял добираться до этого места в двух километрах от дворца самостоятельно. Обычно они это делали по воздуху, когда один “бездарный ублюдок” эксплуатировал врождённые способности к телекинезу одной “поганой черномазой обезьяны, высратой ослом вместо того, чтобы быть рождённой женщиной, как и положено нормальному магу”. Впрочем, это если Халай желал лично с ними там заниматься. Сам-то он приходил, эксплуатируя уже мои навыки порталиста. Если же они отправлялись сюда на самостоятельные занятия, то шли пешком, жуя по дороге финики. Креолу они уже успели набить оскомину, отчего он постоянно ворчал, что начинает этот фрукт ненавидеть, но всё равно ел. Иногда я их подкидывал порталом и мы на сэкономленое время пили вино или пиво под какую-нибудь закуску… Исключительно после того, как выполняли задание учителя: он люто зверствовал, если мы не успевали сделать то, что приказано, или отработать те или иные чары. Прекрасное время. Халай, конечно, сволочь и ублюдок, но всё равно куда милее куклусов…. Ну, точнее, один-то куклус лучше Халая. И парочка лучше… Но если их соберётся с полсотни, то учителя они всё-таки затмят!