Дом молчал.

– Ты злишься, я понимаю. Но ты должен меня выслушать, – продолжала Ольга, проходя по дому к комнате мужа.

– Ты… здесь как?! – только и спросила она, споткнувшись о его неподвижное тело.

Иван Дмитриевич лежал у спальни в коридоре с лицом – краше в гроб кладут, как говаривала матушка. Ольга опустилась на колени, потрогала его – тёплый. Приложилась ухом к груди – тишина. Сердце её престарелого мужа не билось. Она ещё раз приложилась ухом к груди. Нет, не бьётся. Изменщица уселась на пол, прислонившись к стене.

– А может оно и к лучшему? – вслух сказала она.

Теперь её точно не выгонят из дома.

Вдова нахмурилась. Много вопросов, много. Наследство придётся делить с пасынком. Он ни копейки не оставит бедной мачехе. Знаем мы этого "мальчика".

– Что у нас есть самое ценное? – задумчиво произнесла Ольга, положив руку на грудь неподвижного супруга. – Дом – раз, столовое серебро – два, китайские вазы – три.

Дом в любом случае делить станем. Серебро – Бог с ним. А коллекция керамики на вес золота. Не она ли самолично корила мужа за разорительное увлечение? Столько деньжищ спустил он на стекляшки. Она знает, что почём. А где прислуга?

– Глашка! – крикнула вдова, вставая.

Тишина.

Опять, поди, милуется с соседским конюхом. Вот ненасытная девка. Впрочем, оно и к лучшему. Сама управлюсь.

Ольга с трудом, но приподняла тело благоверного подмышки и рывками потащила его в комнату. Он цеплялся за что-то по дороге, но она всё-таки уложила его в постель. Это на вид она хрупкая, как первый ледок на речке, а на деле силушки хоть отбавляй – крестьянско-купеческая порода, да и батюшка её многому научил. Раздевать супруга не стала, так накрыла одеялом и довольно. Теперь вазы. Их нужно спрятать.

Дорога до станции не запомнилась. Как и дорога до Петербурга. В ушах бил набат – успеть, успеть, успеть! А там опять – купеческий добротный дом с палисадником, сначала удивлённое, потом испуганное лицо Сашеньки, освещённое пламенем свечи.

– Помоги мне, пожалуйста. Саша! Мне не к кому больше обратиться, – сказала Ольга, делая голос нежным и трогательным.

Может, стоило пустить слезу? Нет, это уже перебор. Или всё же стоило?

После объяснения с любовником этим днём господин Кожелюбов стал ей безразличен. В один момент тёплые чувства сменились равнодушием. Но сейчас он был ей нужен. Ох, как нужен.

Ольга опустилась в креслице и промокнула лицо кружевным платком.

– Мы ведь уже всё обговорили. Мы должны это прекратить, Олюшка, – сказал Александр, опускаясь на пол у её ног. Ей были неприятны его прикосновения, но она стерпела. – Скоро приедет моя жена. А твой благоверный вообще грозился меня в порошок стереть.

"Не бойся, не сотрёт".