– Переведи ему, что все будет хорошо, – уже с раздражением сказал Рой, обращаясь в этот раз ко мне на английском.

Но мой перевод повис в воздухе, так как мы приехали.

Рой позвонил в переговорное устройство на двери и, порхая в ожидании ответа как июльский мотылек, предупредил нас, что если будут предлагать чай, то по этикету правильно отказаться.

Голос в переговорном устройстве строго спорил:

– Как о вас доложить?

– Мистер Маилз, Рой Маилз.

– Кто-кто? – не понял охранник.

Привыкший к своей популярности, Маилз недовольно дернулся и резко повторил:

– Мистер Рой Маилз, уважаемый.

– Одну секунду, сэр… Пожалуйста, проходите, – и дверь распахнулась.

Мы вошли в красиво обставленную гостиную. Помощница баронессы сообщила, что леди Тэтчер скоро выйдет к нам, и предложила нам чай и кофе.

– Спасибо, мы ничего не будем. Мы не можем занимать ваше драгоценное время, – незамедлительно отклонил предложение Рой.

Я украдкой посмотрела по сторонам. С двух сторон на стенах висели старинные картины. Под одной из картин стоял красивый диван с многочисленными подушками, обтянутый шелковистой тканью в желтую с серой полоску, кое-где перебиваемую небольшими цветами.

Маргарет Тэтчер вошла в гостиную буквально через минуту. Я ожидала увидеть ее в привычном синем костюме. Она же, неожиданно для меня, была в красном. Она протянула всем нам по очереди руку и слегка пожала. Затем отошла на некоторое расстояние и украдкой быстрым движением руки поправила сзади через юбку трусики. Так просто и непосредственно.

Рой быстро перешел к делу. Показал портрет, сказал несколько слов и отошел в сторону.

Леди Ти слегка наклонила голову набок и стала рассматривать картину. Хотя она и позировала художнику, но законченную работу видела впервые.

Баронесса была изображена почти во весь рост, в строгом черном костюме, на фоне окна с желто-золотистыми портьерами. Кресло и стол были написаны в таких же тонах. Слева стоял глобус, а на заднем плане в серой дымке виднелся Биг Бен и памятник Черчиллю. Портрет был написан в свойственной художнику манере и присущей ему в те годы двухцветной палитре и скорее напоминал живопись с фотографии, чем с натуры.

После некоторой паузы Тэтчер мягко сказала:

– Мне нравится эта картина. Она подходит к моему дивану. Здесь мы ее и повесим. А для этой, – леди Ти легким движением направила руку в пространство над диваном, – найдем другое место.

Спустя много лет, вспоминая тот портрет, я думаю, что, может быть, он и не очень понравился Тэтчер. Но она, не желая отказывать, быстро нашла место, где его повесить.