168

В статье «Диссидентство как личный опыт» Синявский, не называя имен, говорит о «многих современных русофилах», осуждает их «склонность упрекать Запад», ставя присущую России христианскую «любовь» и «милость» выше идеи «закона». Синявский «против смешения ценностей духовных и земных, религиозных и политических» [Синявский 1986в: 142–143].

169

В беседах с Глэдом Синявский говорит о том, что надо отличать Солженицына как националиста и публициста от Солженицына-писателя [Glad 1993: 145–148; см. также Путренко 1990; Carlisle 1979: 4–5].

170

Хотя статья Солженицына формально не направлена против Синявского, его имя появляется достаточно часто, чтобы понять, что он является одной из мишеней (а возможно, и главной). По словам Фангера, «в вопросах комментариев и мнений практически любая точка зрения может найти публикацию в “подходящем” журнале. Противоположные взгляды, если таковые имеются, вероятно, тоже будут публиковаться в соответствующих “подходящих” журналах. Плюрализм (эмоционально насыщенный, но не до конца понятый концепт), как представляется, одобряется и практикуется почти исключительно в таком виде» [Fanger 1986: 1321].

171

См. также: «само понятие “диссидент” здесь как-то обесцвечивается и теряет свой героический, свой романтический, свой нравственный ореол» [Синявский 1986в: 139]. Синявский пишет о «вялой» борьбе: «Мы ничему, в сущности, не противостоим и ничем не рискуем, а как будто машем кулаками в воздухе, думая, что ведем борьбу за права человека», но «все это уже никакая не борьба, не жертва и не подвиг, а скорее благотворительность, филантропия».

172

Марья Васильевна в конце статьи добавляет: «Это был наш первый горький опыт эмиграции – привкус цензуры и такое знакомое советское слово “пробить”» [Синявский 1991: 162]. Похожая ситуация повторилась примерно десятилетием позже, когда Синявскому было отказано в возможности ответить в ВРХД на нападки Солженицына, и его статья 1985 года «Чтение в сердцах» вышла в «Синтаксисе» только в 1987 году.

173

См. подробнее материалы о встрече А. Д. Синявского и М. В. Розановой со студентами и преподавателями Литературного института имени Горького 4 марта 1992 года (HIA. Коробка 47. Папка 3. Л. 13–15). Марья Васильевна, объясняя появление «Синтаксиса», начала, по ее словам, «с конца», со стилистики названия, подчеркивая его «стилистическое» единство с Синявским, который любит «работать на снижение». Помимо неприязни к помпезным названиям журналов с их советскими коннотациями, она добавила еще один довод, ссылаясь на неприемлемые для нее разговоры о духовном возрождении в России, которые она считает пустыми. Она говорила это в 1992 году в контексте ельцинской России, но нетрудно здесь проследить связь с Солженицыным и его идеями.

174

Действительно, даже то, что по смыслу и цели было чисто литературным вкладом, по самой своей природе представляло собой ответ на «целеустремленные» статьи других авторов. На ум приходит «Анекдот в анекдоте» (1978) и «Отечество. Блатная песня…» (1979) Терца.

175

Синявский продолжает: «Требовать же от писателя, живущего в Советском Союзе, чтобы он непременно вмешивался в политику и открыто противостоял государству, это, помимо прочего, безнравственно. Это все равно, что заставлять человека идти в тюрьму или эмигрировать. Ни запрещать эмиграцию, ни требовать, чтобы все настоящие, честные писатели покинули Россию, – нельзя». См. также: [Carlisle 1979: 5].

176

Таймер-Непомнящая проводит аналогию между кризисом идентичности, который испытали и русские эмигранты, и граждане России во времена гласности, что объясняет сходство их реакции на книгу Синявского после первой публикации отрывка из «Прогулок с Пушкиным» в апреле 1989 года в журнале «Октябрь» [Theimer Nepomnyashchy 1991б: 35].

177