158

Ср. также: «У себя дома я кинулся к полке с книгами, по которым извелся за годы командировки, и не для того, чтобы читать, а просто так, ради свидания с ними» [Терц 1992, 2: 360].

159

Таков же был выбор Е. И. Замятина, одного из литературных авторитетов для Синявского. После травли Замятина и Б. А. Пильняка в 1929 году, которая предвещала истребление отдельных писателей и уничтожение литературы в целом и закрыла для него все возможности литературной деятельности, в 1931 году Замятин обратился с письмом непосредственно к Сталину: «<…> основной причиной моей просьбы о разрешении мне вместе с женой выехать за границу – является безвыходное положение мое, как писателя, здесь, смертный приговор, вынесенный мне, как писателю, здесь» [Замятин 2003–2011, 2: 554].

160

И. А. Бродский, выступая как «инсайдер», в эссе «Состояние, которое мы называем изгнанием» также пишет о «злобствующей деревеньке собратьев-эмигрантов» [Бродский 1997: 170].

161

«Письмо вождям», опубликованное в 1974 году (сначала по-русски, потом в английском переводе), имело «вид манифеста, программы радикальных реформ и обновления» России [Scammell 1984: 865]. Оно не только было явно антизападным, но и оправдывало авторитарное правление в России, провозглашая необходимость возврата к корням на основе православия [Scammell 1984: 865–867].

162

Статья «Люди и звери» под авторством Терца появилась в пятом номере «Континента» за 1975 год [Терц 1975б]. Его имя вновь появилось на страницах журнала в 1986 году (номера 49 и 50), см. об этом далее. Синявский обратился в «Континент» в надежде предотвратить публикацию на его страницах клеветнической статьи, написанной С. Г. Хмельницким, которая уже была опубликована в израильском русскоязычном журнале «Двадцать два» (номер за июнь и июль 1986 года). Хмельницкий отреагировал на отнюдь не лестное изображение его Синявским под буквой «С» в «Спокойной ночи». Максимов, вполне, по-видимому, обоснованно, спрашивает, почему Синявский не обратился со своим письмом в журнал «Двадцать два», тем более что редактор последнего А. В. Воронель был его другом (впрочем, Синявский фактически это сделал). В этом Максимов был прав только отчасти. А. В. и Н. А. Воронель действительно дружили с Синявскими еще до суда, но отношения между ними испортились из-за статьи Хмельницкого, что и привело к неприятным и как бы беспричинным нападкам Нины Воронель на Синявского в ее мемуарах, написанных после смерти писателя. Там она не только вновь поднимает вопрос о его пособничестве КГБ, но и ставит под сомнение его способности как литературного критика и писателя, и даже прибегает к грубым личным намекам. См.: [Воронель 2003: 115–244].

163

Голомшток на вопрос соперничестве между писателями, отвечал, что, если оно и было, то исходило скорее от Солженицына, нежели от Синявского (частная беседа, декабрь 2006 года). По мнению Н. В. Воронель, напротив, именно Синявский завидовал Солженицыну. Однако, принимая во внимание общий негативный настрой ее воспоминаний, не следует придавать излишнего значение этой точке зрения [Воронель 2003: 181]. При этом вполне естественно, что преданный друг Голомшток защищает Синявского.

164

Марья Васильевна подчеркивает, что во время суда Синявский и Даниэль как писатели были практически не известны. Благодаря процессу они стали не просто известны, но знамениты (Запись «Радио Свобода». Папка 16. Передача 6. Л. 7); см. также [Theimer Nepomnyashchy 1991б: 38]. Опрос, проведенный в 1989 году, когда в СССР постепенно становились доступными прежде запрещенные произведения (в том числе «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и «Прогулки с Пушкиным» Синявского), показал, как мало людей на самом деле читали что-либо из сочинений Синявского, и насколько больше было тех, кто теперь проявлял к нему интерес: «по-видимому, интерес [к нему] объяснялся в первую очередь тем, что люди слышали о суде [над ним] и тюремном заключении». Главные события в жизни Синявского и Солженицына на удивление тесно связаны [Scammell 1984: 551]. М. Скаммелл предполагает, что, отдавая должное позиции Синявского и Даниэля, Солженицын был возмущен, что из-за них меньше внимания стало уделяться ему и его трудностям. В числе «проблем», упомянутых Скаммеллом, – изъятие советскими властями рукописи романа «В круге первом» 11 сентября 1965 года, «в щель между арестами Синявского и Даниэля» [Солженицын 1996: 118]. Солженицын был разочарован освещением в прессе «ареста» его романа и ареста Синявского и Даниэля.

165

На это обвинение Синявский отвечает, в частности, в статье «Диссидентство как личный опыт», говоря, что «пересылка <…> произведений на Запад служила наилучшим способом “сохранить текст”, а не являлась политической акцией или формой протеста» [Синявский 1986в: 136]. На деле в словах Солженицына немало лицемерия: в «Бодался теленок с дубом» он описывает, как в 1954 году делал микрофильмы некоторых рукописей, прятал их под обложкой книг и отправлял А. Л. Толстой в США – по той же самой причине, что и Синявский, а именно, чтобы сохранить их [Солженицын 1996: 11]. Солженицын в своем неодобрении того, что Синявский «ищет славу за границей», почти в точности повторяет слова Б. А. Слуцкого о Пастернаке на собрании московских писателей во время скандала из-за присуждения Пастернаку Нобелевской премии 31 октября 1958 года см. стенограмму собрания (HIA. Коробка 58. Папка 3. Л. 31).

166

Подтверждено Марьей Васильевной в частной беседе в Фонтене-о-Роз в январе 2007 года.

167