Дома я долго стоял под душем. По-настоящему черные дни случались, когда я вспоминал Марка. Не того Марка, которого я знал всю жизнь, а того, каким он стал в последние месяцы.

Я оделся и сел на кровать. Выдвинул нижний ящик тумбочки и достал пластмассовую коробочку. В ней лежала таблетка ESH. Я понятия не имел, какой у нее срок годности, но это было неважно: принимать таблетку я не собирался. Просто время от времени доставал и рассматривал. Как ни странно, я хранил пилюлю для забвения, чтобы не забывать.

В окно я видел Мэгги и Милли. Мама с дочкой бегали между развешенных для просушки простыней, словно по лабиринту, что-то кричали и хохотали. До меня долетали их приглушенные голоса, и лучшей иллюстрации к моей новой жизни нельзя было придумать. Мэгги сумела победить своих чудовищ, и в этом ей тоже отчасти помог Марк. Я сжал в руке таблетку, словно талисман, придающий сил.

Марк.

Я так по нему скучал. Эту дыру в душе было ничем не заделать.

Я понимал, что никогда не узнаю об обстоятельствах смерти Полы Мэррел и о том, был ли мой брат прямо или косвенно к ней причастен. Было время, когда девушка с ожерельем снилась мне почти каждую ночь, и я уверился, что в конце концов открою таинственную шкатулку и найду в ней ответы на все вопросы. Но этого не произошло; судя по всему, мое подсознание примирилось с прошлым.

Я предпочел верить, что мой брат выбрал свою судьбу еще в тот день, когда ему пришлось выполнить последнюю волю матери, но ради меня и отца отложил самоубийство на пятнадцать лет. Таков был Марк, которого я знал, о котором вспоминал теперь. Если он и был как-то виноват в том, что случилось с Полой, его наверняка терзала совесть, и именно совесть подтолкнула брата к осуществлению его собственной последней воли.

А может быть, я льстил себе, думая, что способен понять такого человека, как Марк.