Глава 10.

Дни сменялись днями, но каждый новый день привносил что-то новое. Вернее, новых пациенток, потому что в режиме, установленным в отделении ничего не менялось. Кого-то сразу укладывали в шестую палату на освободившиеся места, кто-то проходил свой ад, лежа в коридоре.

Постепенно Кристина начала замечать, что слабость и апатия постепенно уходят и она чувствует себя бодрее, да и настроение заметно улучшилось. Она уже могла выходить в туалет без сопровождения и гулять по коридору. Выходя на эти прогулки, Лаврентьева охотно знакомилась с пациентками отделения, иногда даже выслушивала рассказы об их жизни и сочувственно кивала головой. Эти истории были весьма занимательны, но их нельзя было назвать счастливыми. Кристина понимала, что шизофренички много врут, а их болезненные фантазии всякий раз обрастают все новыми и новыми подробностями. Это было даже забавно, но иногда новые факты из жизни психичек вызывали у Кристины раздражение, а порой и отвращение.

В один прекрасный день у Кристины возникла странная идея записывать эти истории. Зачем? Она не знала, но чувствовала, что это ей зачем-то нужно. Возможно, сравнивая свою жизнь с жизнью других душевнобольных, ее история окажется не такой уж страшной и угнетающей. И когда она чувствовала себя нормально, девушка вытаскивала блокнот и записывала очередное слезливое повествование какой-нибудь сумасшедшей. Ей было плевать на то, что о ней подумают другие: мол, сидит, что-то пишет, наверное, совсем сошла с ума. Но здесь, в дурке, они все сумасшедшие, так что беспокоиться по этому поводу было просто бессмысленно. Сестры и больные тетки тоже не лезли к ней с расспросами, правда, за исключением одноглазой Веры Нежиной, которой все было интересно. Женщина пообещала рассказать историю своей жизни во всех подробностях и даже предложила записать ее на бумаге, если Кристина вырвет ей листок из блокнота. Кристина согласилась и на этом странная Вера от нее отстала.

Лаврентьевой очень хотелось услышать историю женщины в зеленом халате, но та была вне зоны досягаемости по причине полного отсутствия мозга. Они по-прежнему находились в одной палате, но дама в зеленом всегда лежала с закрытыми глазами и не проявляла признаков хоть какой-нибудь активности. Эта ненормальная словно выпала из действительности и вернется ли она когда-нибудь в мир было не известно. Много позднее Кристина узнала от других больных, что эта женщина выглядит сейчас много старше своих лет. Когда-то дама в зеленом была учительницей в школе, но связалась с оппозицией и после очередного пикета попала в ментовку. Женщины говорили, что она поступила в отделение вся в синяках и с вывихнутыми руками.

Но больше всего девушку привлекали обитательницы седьмой палаты, из которой часто раздавались громкий говор и смех. Кристина хотела бы оказаться именно в этой палате. Там уже долгое время находилась та странная одноглазая Вера, голос которой был слышен даже в коридоре. Сестры часто прикрикивали на неугомонную пациентку, но она не могла остановить свой словесный поток, постоянно рассказывая какие-то забавные или трагические случаи из своей жизни. В той же палате лежала и совсем юная рыженькая Оксана. Именно с ней первой познакомилась Кристина. Чуть позднее она сдружилась с Дашей Ильиной. По отделению Даша щеголяла в дорогущем импортном спортивном костюме и красивых шлепанцах, тем самым заметно выделяясь среди толпы больных, одетых в одинаковые безликие халаты. Двадцатисемилетняя Даша уже дважды побывала замужем за богатыми бизнесменами, имела маленького сына от второго брака и строгих родителей. Это обстоятельство сблизило девушек, потому что Кристина рассказала новой приятельнице о том, что и ее отец держал в черном теле, пока она не вышла замуж. И, увы, навещать ее в больнице родители по какой-то не известной ей причине не хотят. Даша ответила, что к ней родители приходят почти каждый день, но домой забирать почему-то не торопятся. Ильина совершенно не выглядела сумасшедшей, и Кристина подозревала, что та таковой и не является. Правда Даша говорила громко, иногда запутывалась в словах и очень быстро ходила, почти бегала по коридору и своей палате. А еще она как-то обмолвилась, что в дурку ее привезли родители, потому что после поездки в Египет она много истерила и кричала на всех, в том числе и на сына. Потом Дашка все же проговорилась, что в Египте принимала наркотики, родаки ее спалили и засунули в дурку лечиться. И добавила, что это большой секрет. Но для кого?

Да и в своей палате Лаврентьева нашла с кем общаться. В один из дней на соседнюю кровать положили девушку лет двадцати-двадцати трех по имени Лера. Она была высокой, очень красивой натуральной блондинкой. Кристину сразу же поразили нарощенные черные ресницы красавицы и пухлые губы. Лаврентьева даже подумала, что девушка работает моделью, но на самом деле красавица оказалась студенткой какого-то университета. Лера очень боялась оставаться в палате без Кристины, но Лаврентьева успокаивала красавицу, что лежачие старухи совершенно безобидны. Они живут в отделении уже давно по причине того, что их родственники наотрез отказывались забирать их домой. «Но почему их не отправляют в дом для престарелых?» – как-то удивилась Лера, но Кристина только пожала плечами, потому что ответа на этот вопрос не знала.

Любящая петь матерщинница Света, была алкоголичкой с огромным стажем. И ее дети, дочь и сын, просто боялись оставаться с ней наедине. Однажды напившись до поросячьего визга, пятидесятилетняя Света бритвой разрезала обивку кожаного дивана на узенькие полоски, а потом принялась резать и себя. Когда дети вернулись домой, то застали мать без сознания в луже крови. Правда, справедливости ради, дочь все же иногда навещала съехавшую с катушек мать, но больше десяти минут в комнате для свиданий не засиживалась. Она отдавала сестрам кое-какую еду для матери, памперсы, да чистые майки со спортивными штанами. Сама же Света на визиты дочери не реагировала. Она молча сидела в инвалидном кресле и тупо смотрела в пол. Несколько раз неадекватная Светка пыталась рвать и простыни. Но надзирательница Томилина, вовремя заставшая алкоголичку за этой непростой работой, вызвала постовую сестру и Светку быстро успокоили, привязав к кровати. А Томилина, смачно матерясь себе под нос, еще час зашивала изуродованную простынь.

Постоянно бубнящая старушонка Ульяна Ивановна Феоктистова в прошлом году отметила свой девяностый день рождения. В отделении ее любовно называли Фенечкой. Была у Фенечки одна страсть: поправлять всем постели. Если ей удавалось выбраться из палаты, то она тут же плелась в другую. Шаркая тапками, старуха бродила между кроватей, сухонькой ручонкой сметая с пододеяльников невидимые соринки, а потом разглаживала простыни и поправляла подушки. Иногда ей чем-то приглядывалась чужая кровать и тогда Фенечка укладывалась на нее, не взирая на протесты хозяйки постели. Медперсонал загонял неугомонную старушонку назад в шестую палату, но ненадолго. Как только появлялась возможность, Фенечка вновь поднималась и шла наводить свои порядки. Ее частенько привязывали, но отучить от визитов в другие палаты Феоктистову было не реально.

Четверо других старух никогда не вставали, то есть не вставали потому, что были постоянно привязаны. Одна из них любила побиться головой об батарею, другая – попрыгать на кровати. Остальные же были частично парализованы, поэтому особых хлопот медперсоналу не доставляли, за исключением, конечно, мытья и утреннего туалета. Иногда эти сумасшедшие тихо постанывали, иногда кричали. Но большее время суток они лежали, улыбаясь бессмысленной сумасшедшей улыбкой.

Как позднее поняла Лаврентьева, надолго в эту страшную палату попадали женщины с особо тяжелыми диагнозами: депрессивные, шизофренички, самоубийцы и страдающие острыми психозами. Но через горнило шестой палаты пропускали абсолютно всех вновь прибывших. Всех без исключения. Не было мест в шестой палате, несчастных с больными душами, укладывали в коридоре в непосредственной близости от этого чистилища. В какой-то из дней в коридоре уложили аж четырех женщин, трое были алкоголичками-бузотерками, которых почему-то привезли менты. Возможно их концерты в пьяном угаре уже надоели ментам, вот они и сбагрили разбушевавшихся дам в дурку от греха подальше. И теперь им предстояла пытка шестой палатой и лечение, которое по мнению врачей, должно было насовсем излечить их от алкоголизма. Но, как убедилась в этом позднее Лаврентьева, это самое лечение крайне редко приводило к желаемым результатам.