Ахмет из-за куста осторожно наблюдал за хромающим мимо русским. Пальба, начавшаяся некоторое время назад, сильно удивила его. Кому там стрелять-то? Ребят шестеро, руководит ими сам Янычар, а это такой волк, что любого и в одиночку одолеет… Поэтому стрелять было решительно некому. Но бежать на подмогу он не спешил. Чавуш Янычар поставил его здесь и спросит, если он, Ахмет, оставит свой пост. Спросит так, что пожалеешь. К тому же стрельба скоро стихла. Когда через некоторое время опять загремели выстрелы, Ахмет на всякий случай спрятался за куст. Если противник так силен, что с ним не смогла быстро справиться пятерка бойцов под командованием самого Янычара, глупо торчать тут, как мишень. Впрочем, стрельба снова быстро стихла. А потом раздались еще два выстрела. Тихие, не винтовочные, из пистолета, это даже Ахмет понимал.
Когда же через некоторое время со стороны засады появился, сильно прихрамывая, этот русский, Ахмет и вовсе замер в испуге. Нет уж, с таким противником он связываться не станет. Такой даже на звяканье винтовки может успеть выстрелить первым. Ахмет сидел неподвижно и молился, стараясь дышать потише, пока этот русский, явный подручный самого шайтана, не скрылся за поворотом. И лишь после этого он побежал к месту засады. Обнаружив неподалеку семь трупов, он почувствовал приступ рвоты. А очистив желудок, собрался и обходными путями побежал в казарму. Надо срочно поднимать тревогу! Сотня убийства своих не прощает! Они отомстят этому русскому и остальным гяурам, прикрывавшим его! Отомстят так, что даже аду станет жарко!
– Так, Юра-джан, наследил ты, похоже. На улицах полно патрулей, в окрестностях города тоже. Могут и ко мне с обыском прийти. Так что давай мы тебя получше спрячем. А потом я к начальнику полиции сбегаю, постараюсь предупредить. А уж он знает, как не дать этим головорезам слишком безобразничать.
С этими словами Карен повел меня в тайник. Вернее, не тайник, а целую систему тайников и потайных выходов, оборудованную в подвалах этого дома.
– Послушай, Карен, а зачем ты это делаешь? Почему прячешь? Опасно же это!
Карен задумчиво поглядел на меня, как бы решая, стоит ли мне довериться, а потом ответил:
– Я, Юра, сюда с озера Ван приехал. У вас в России эти места Турецкой Арменией называют. Давно приехал. Дом этот поставил, рыбу ловил, в лавке торговал. И жил себе спокойно. Случалось, меня в контрабанде подозревали. Но никто не думал, что армянин может быть членом греческого подполья. А я прятал у себя нелегалов с материка, оружие, листовки… В доме для этого, как видишь, несколько тайников сделал… Вот пойдем, я говорить буду, да заодно и покажу… А в мае этого года восстания начались. Подпольный комитет действовать решил, подбил народ на турецких солдат напасть. Оружие раздали, боеприпасы… Но из греков тут не солдаты жили, а так, рыбаки простые… Заходи сюда, смотри… Видишь, жму сюда. И кусок стены отходит. Фальшивая она. А там – тайник. Из него и в подвал ход есть, и на задний двор… Ладно, по лестнице спускаться не станем, крутая она, а у тебя нога болит, пошли через двор пройдем…
И мы пошли через двор.
– Так вот, турки от нас тогда отбились. И начали мстить. Резня была страшная. Греков резали, да… Евреев тоже немного прихватили, этих всегда режут, при любой сумятице… Могли и за армян взяться… Так что я в этот момент всю семью в Грецию и отослал. А сам здесь остался.
Мы вошли в подвал.
– Подожди немного, Юра-джан, пока глаза привыкнут… так вот, семью отослал, а сам – остался. Эта земля для меня, Юра, уже своя, я в нее много пота пролил, я в нее, можно сказать, сердце вложил…
Я вдруг понял, что Карен какое-то время говорит не для меня. Нет, обращается он ко мне, вот только адресует речи кому-то другому. Себе самому? Еще кому-то? Не знаю. Впрочем, моя задумчивость не ускользнула от Карена, и он снова обратился ко мне:
– Пошли, дорогой, пара шагов осталась… Смотри, вот тут жму, там тяну, и стена тоже отходит… Тут тайники у многих есть, но у меня – один из самых хитрых… Да… К тому же дела у меня тут, связи… И товарищей не мог бросить. И землю оставить не мог. Семью отослал, а сам остался. И воевать стал. Принимал людей из Этерии, оружие возил… А чтобы вопросов не было, прикидывался контрабандистом. Опять же, если за оружие деньги брать, потом имеешь на что новое покупать. И, как ни странно, меньше вероятность попасться… На контрабандиста тут даже турки не всегда властям донесут, профессия почтенная, древняя… Ладно, проходи, смотри.
Этот тайник, в который мы вошли из подвала, был куда основательнее. Откуда-то сверху, от самой крыши двухэтажного дома Карена поступал солнечный свет. Так что совсем темно не было. Да и вентиляция явно была в порядке. Вот только с температурой было не очень. Холодно под землей…
– Понятное дело, добровольцев хватало. Греки были, они из армии в Этерию перешли. Им хорошо, они открыто ходят, вид у них, как у местных, язык они знают, а сами местные их туркам не выдадут… А вот тебе придется тут, в подполье, пока прятаться. Или в горы уйти. Это тоже можно…
Наверное, несмотря на то что в тайнике было не очень светло, лицо отразило мои чувства, потому что Карен перебил себя:
– Что, Юра-джан, не любишь войну?
– Не люблю, Карен, – ответил я честно и серьезно. – Война, она души уродует. Я еще ребенком был, когда моя семья от войны убежала, но место, где я вырос, которое любил, стало чужим. Моего отца искалечили за то, что он просто нес в те края прогресс. Нам пришлось бежать, бросая все. Так что, Карен, я не люблю войну.
Карен помолчал. Пожевал губами. И продолжил еле слышно:
– Так ведь и я не люблю, Юра. И мне тоже пришлось все бросить и бежать. Но я свое место нашел. Вложил сюда душу, вложил труд, и – нашел. Своей, Юра, земля может стать. Но не любая. Каждому свое подходит…