— Не отпущу. Ты не оставил мне выбора, когда попытался взорвать мою жену, — ответил, продолжая рассматривать незнакомую женщину, которая ни разу не посмотрела в мою сторону. Она молча слушала нас, потупив взгляд в пол. Ее худощавая фигура, облаченная в сиреневое платье с высоким горлом, была пропитана напряжением. Я чувствовал женскую злобу и ненависть в свой адрес. Только не мог понять, кто передо мной и откуда столько негатива. Хотя, удивился бы, если она ко мне питала нежные чувства. Меня многие ненавидели. И боялись.
— Я не оставил его еще тогда, когда мой снайпер промахнулся и вместо пронырливого Боно попал в твою жену. Еще тогда я подписал себе смертный приговор, — Жиглов с горечью усмехнулся и потерся рыжеватой сединой о дорогой пиджак.
— Ошибаешься. Тогда можно было закончить все переговорами. А теперь, когда ты объявил мне войну, пути назад нет. Придется платить.
— Я готов платить по счетам, — он с вызовом уставился мне в глаза, но спустя минуту отвел взгляд. Не выдержал.
— Священника позвать? — я хмыкнул и кивнул на женщину. — Дать время попрощаться или вы достаточно налебезились, пока я ехал?
— Да я и перед тобой исповедуюсь, зачем мне священник-то. Что ты хочешь услышать? То, как я хотел взорвать твою жену и заказал тебя Сафарову, а тот меня обманул? То, как я натравил на тебя мусоров? Что тебе нужно? Хочешь услышать, как я буду каяться в грехах? Не буду. Ни о чем не жалею. Жаль только, что не взорвал твою суку возле аэропорта. Ильяс, как обычно, не боится ни бога, ни черта. Сам по себе, играет по своим правилам…
Мне стоило огромных трудов сохранять самообладание. Жиглов специально провоцировал меня, потому что ему было что скрывать. Чтобы из него не выбили то, о чем он так старательно молчал, Петя намеренно выводил меня из себя. Рассчитывал, что я схвачусь за пистолет. Не сейчас, Петр. Пока не докопаюсь до правды, ты будешь жить.
— Что ты смотришь-то? — Жиглов начал злиться и предпринял попытку встать, забыв про то, что связан. — Доставай свою «Беретту» и мочи меня. Или взорви на хрен, как ты обычно поступаешь!
— Прекрати, Петь, — вдруг заговорила женщина. Ее хрипловатый прокуренный голос наполнил большое помещение, — не нужно брать все на себя. Это я организовала покушение на твою жену, Волков.
Она с вызовом посмотрела на меня и я прочитал в ее янтарных глазах ненависть. Так смотрят на своего лютого врага, на того, кто испоганил всю жизнь. На того, кого мечтаешь не просто убить, а растоптать.
— Что? Не ожидал, да, что за всем дерьмом стоит баба? — она усмехнулась и встряхнула своей короткой шевелюрой. — Я хотела, чтобы ты страдал. Мучился, как это делала я все четыре года, пока ты продолжал спокойно жить и наращивать свою империю. Растил своих щенков…Из-за тебя у меня этого всего не будет. И мне очень жаль. Нет, мне до жути досадно от того, что мой план оказался провальным. Ты и тут меня обошел…Ненавижу тебя, Волков. Будь ты проклят!
Она начала ругаться на незнакомом мне языке. Не понял ни слова, но догадывался, что меня посыпали проклятиями.
— За что ненавидишь-то? — поинтересовался, когда дама на миг заткнулась. Несмотря на возраст, она не потеряла привлекательность: утонченные черты лица, небольшая толика филлера в губах и аккуратные гвоздики с брюликами в ушах. Красивая баба, но я ее не знал. У меня фотографическая память на лица и с этой особой мы точно нигде не пересекались.
— А ты не догадываешься, за что? — зашипела она, пытаясь тщетно выпутаться из веревок.
В этот момент в зал зашел Боно. Окинув присутствующих веселым взглядом, Роман встал рядом со мной, засунув руки в карманы джинсов.
— О, все в сборе, смотрю. Как дела? — его голос звучал наигранно-бодро, чем раздражал всех, кто находился в этой комнате.
— Проваливай к черту, Боно! — прорычал Петр.
— Я рад бы к черту провалиться, когда бы сам я не был черт, — процитировал Фауста Боно и повернулся ко мне, — ты знаешь же, кто перед тобой?
— С дамой не успел познакомиться, — признался я, словив в лице женщины новую порцию гнева. Оскорбилась.
— Ну, конечно, Назар Волков меня не знает. Он помнит только своих баб, которых трахал, а потом закапывал в лесу! — она закатила глаза.