Так было и в тот святой год начала XXI века, точнее — в сентябре 2004 года. Я до сих пор прекрасно помню запах диких цветов, вязов и лип на окраинах небольших городков северной части Пиренейского полуострова и вдоль тропок, идущих через поля.

Мандевилль играл роль моего ангела-хранителя. Говорил он мало, был мудр и рассудителен в выводах и решениях, всегда точно знал, что ему в данный момент нужно. Зато я словно брел наугад, мой рассудок до сих пор не нашел оправдания тому, что делало мое тело.

Почему я здесь? И все ответы на этот вопрос казались бессмысленными, звучали нелепо и глупо, походили на последние бессвязные мысли перед погружением в сон — слабые всплески в море спокойствия.

Жеан рассказывал о своей семье, детях, внуках, причем речь его всегда была спокойной, логичной, размеренной.

Я видел на дороге сотни людей, готовых поделиться вином, водой, бутербродами, делавших то же, что и мы, помогавших друг другу, — и постепенно осознавал, что в жизни есть вещи, маленькие задумки, от которых зависит самореализация человека и которые нужно доводить до конца без раздумий, без лишних вопросов.

Возле Эстельи дорога сузилась, превратившись в тропу. Памплона осталась позади (я вернулся туда позже, чтобы автобусом добраться через Агеррету, Урданис, Сабилдику и Арре до Ронсеваля и отправиться во Францию).

Однажды я услышал собачий вой и нашел у дороги, под деревом, раненого пса. Мы подошли ближе, и животное посмотрело на нас со смесью отчаяния и благодарности — ведь мы олицетворяли для него помощь и заботу, без которой оно бы пропало. Жеан первым предложил собаке воды и кусок хлеба. Раненый пес посмотрел на хлеб с благодарностью, но не притронулся к пище. Он снова заскулил, стараясь привлечь наше внимание к своей задней лапе. То был громадный белый мастиф, и его задняя левая лапа была сломана. Когда Мандевилль осматривал его, мастиф угрожающе клацнул пастью, но, поняв, что нуждается в лечении, смирился и схватил зубами только воздух. Мандевилль нашел сухую ветку, обстругал ножом, достал из своей сумки несколько бинтов и зафиксировал лапу. Когда он вправлял кость, пес снова клацнул зубами, потом протяжно заскулил.

Непрофессионально проделанная, но необходимая процедура была закончена, и мастиф завилял хвостом — явно в знак благодарности, потянулся к воде и целиком проглотил краюху хлеба.

Воспользовавшись остановкой, мы и сами решили пообедать. Дело было в окрестностях Вильятуэрты. Пес тоже отведал наших припасов — ветчина и сардины в оливковом масле пришлись ему по вкусу. Мандевилль достал бурдюк с вином, мы хорошенько к нему приложились, чуть было не плеснув и нашему пациенту.

— Куда ты идешь? — спросил меня Мандевилль.

— Туда же, куда и ты, — в Сантьяго-де-Компостела.

— Это я знаю, мы ведь давно путешествуем вместе. Я имею в виду: куда ты потом?

— А, конечно, извини. Я направляюсь в Лиссабон.

— Тебя там кто-нибудь ждет?

— Друзья. А почему ты спрашиваешь?

— Да так просто, к слову пришлось.

Эти расспросы насторожили меня.

— И все-таки… ты кого-нибудь ищешь? — настойчиво продолжал Мандевилль.

— Нет, Жеан. Меня в Лиссабоне ждут несколько лондонских друзей.

Виолета предупреждала, что я не должен доверяться незнакомцам. Но этот человек казался мне искренним и совершенно безобидным.