Виолета посмотрела на Смита с упреком, а тот улыбнулся и поторопился распрощаться.

Он ушел стремительно и навсегда — больше я никогда уже с ним не встречался. Тогда мне подумалось, что этот человек, будто вылезший из компьютерного монитора, напоминает графа Дракулу: ему нужно оказаться в определенный час в определенном месте, чтобы ненароком в кого-нибудь не превратиться. Я улыбнулся своим мыслям, и обе женщины тотчас рассмеялись, словно угадав, о чем я думаю. Теперь, оставшись без посторонних, мы сели рядом, обнялись и поцеловались.

— Поехали со мной, — предложил я.

— Это странствие ты должен совершить в одиночку, Рамон. Это твой путь, твой обряд инициации, начало твоей новой жизни.

Слова Виолеты не нашли отклика в моей душе: надо мной словно решили посмеяться. Все это походило на заговор подпольщиков, на тайную секту, на попытку воздействовать на мой разум. Мне казалось, Виолета чего-то недоговаривает, не до конца раскрывает свои чувства. Особенно тяжело мне было выслушивать такие слова от женщины, которую я любил и считал верхом совершенства.

— Ты должен раскрыть свое сердце и укрепиться в вере. Ты сам к нам пришел, мы тебя не искали. Ты сам нашел дорогу в этот дом, а теперь тебе предстоит обрести свой путь, — произнесла Джейн очень серьезно и взвешенно.

Должно быть, по моим глазам она прочла, что я не доверяю субъекту в темном костюме, холодному и расчетливому на вид, пропитанному духом эгоизма и чопорности, как будто у Смита в груди не было сердца.

— Больше ста восьмидесяти лет! Я этому не верю. Мне не хотелось бы жить, все время притворяясь. Предпочитаю умереть, когда придет мой срок, иначе сердце мое очерствеет.

— Ты должен отыскать Николаса, тогда все поймешь. Жители Бадагаса сильно отличаются от остальных. Скажу больше: не слишком доверяй тамошним обитателям. Лично мне они не по душе. Я была в Бадагасе однажды и, уверяю, больше туда не вернусь. Для Николаса или Фулканелли Бадагас — просто остановка, место, где можно на некоторое время исчезнуть, не более того, но вновь посвященным нужно побывать рядом с Регалейрой. На полях Синтры выпадает лучшая роса в Европе. Избранным, сынам искусства Великого делания, тем, кто желает начать Путь, надо оказаться там весной, чтобы собрать благословенную влагу небес, важнейший элемент, без которого нет делания.

— Виолета, когда ты так говоришь, ты меня пугаешь. Порой мне хочется, чтобы ты была обыкновенной, простой и спокойной девушкой.

— Да разве я не такая? Не нужно меня идеализировать. Я живу просто, в одиночестве, словно отшельница, в этом большом городе.

Джейн взглянула на сестру с нежностью и запечатала мне рот поцелуем, как только я собрался ответить. Мы втроем снова обнялись, подарив себе мгновение абсолютного спокойствия, гармонии и подобия счастья.

— Рамон, — сказала Джейн, — меня ничуть не тревожит, что в мое отсутствие ты был с Виолетой. Больше того — я этому рада. Основа любви, счастья и дружбы — отсутствие ревности, грозящей перерасти в безудержное собственничество. Ревность мне неведома, и тебе нет нужды выбирать одну из нас. Чувства — суть порождения нашего разума, и мы наделены способностью изменять их, создавая для себя новые правила, новые каноны. Фрейд не слишком заблуждался, полагая, что в основе религии лежит способ избежать кровосмешения, столь вредоносного для гармонии внутри семьи или племени. Сейчас мы трое — семья. Мы с Виолетой были семьей еще раньше, чем познакомились с тобой, и, принимая в семью тебя, вовсе не думали о продолжении рода, ничего подобного. Все случилось так же просто, как вода пробивается сквозь камни в горах. И нам не следует искать ответа, почему так получилось, ведь любовь не спрашивает: «Почему?» Во имя любви мы будем совершать поступки, принимать решения, и этот мотор заставит вертеться нашу вселенную.

— Мне бы хотелось, чтобы Николас открыл тебе многое из того, что ты начал постигать вместе с нами, — заговорила Виолета. — Но, думаю, будет лучше, если ты отправишься в путь подготовленным, имея хотя бы основные знания. Самое главное открытие ждет тебя впереди: тебе предстоит открыть двигатель своего существования, свою путеводную звезду, смысл своего бытия. Когда это произойдет, ты поймешь все и обретешь золото и драгоценности, изобилие и чудеса рая. Но чем выше ты поднимешься, тем больше тебе следует обращать внимание на бедность и нужду, на подвиг каждодневного труда, на голод, от которого страдают другие, на ненависть, порождаемую войнами, на лязг металла, натолкнувшегося на металл, на стук лошадиных подков, ломающих камни. Я знаю, Рамон, что сложно сразу переступить черту. Почти невозможно уловить знаки иных миров, отличающихся от диких Лондона, Нью-Йорка и Мадрида. Николас веками прятался от людей, но теперь он должен появиться в этом новом средневековье. Многое здесь пора остановить. Пускай мы и живем в худшем из миров, мы не можем допустить, чтобы он рухнул.

— Ты хочешь сказать, Виолета, что я должен сыграть роль героя? Да я же самый настоящий антигерой! Неудачник, падший ангел, жалкий субъект, которому никогда и в голову не приходили мысли о борьбе и самопожертвовании.

— Ты — просто человек, мужчина, который влюбляется и трепещет, разговаривает с птицами и зеркалами, общается с ветром, воздухом, листьями на деревьях, ласково смотрит на зверей в лесу и печалится вместе с дождем, когда в окно его дома заглядывает осень.

— Нет, Виолета, — ответил я, глядя ей в глаза, но обращаясь одновременно и к Джейн, — я недостоин такой перемены. Я не хочу меняться.

— Ты боишься, и это хорошо. Если бы ты не ощущал ужаса, сковывающего твое тело и не дающего свободно вздохнуть, ты был бы самым обыкновенным долгожителем… Вроде того, с которым ты только что познакомился.

Виолета говорила о мистере Смите.

— Я ведь смотрел фильмы о бессмертных существах, Виолета. О колдуньях, о духах, об ангелах, сражающихся с демонами…