А ему, Фёдору, тогда не повезло. Зачитался на ходу, потому что ранец просто жёг новенький неразрезанный «Шэрлокъ Холмсъ», и сам не заметил, как оказался на чужой территории.

И нарвался на почти такую же толпу, от которой едва унёс ноги. Хорошо, вовремя опомнился и сумел отступить, не потеряв лица. Как смеялся потом папа, «совершил тактическую перегруппировку в тыл перед лицом превосходящих сил неприятеля», но и она бы не помогла — на счастье, из ближних ворот появился дворник, дюжий дядя Степан, отставной унтер, засвистел в свисток, да схватился за метлу. А метла у дяди Стёпы, надо сказать, была отменной длинны и тяжести (многие гимназисты её на себе опробовали, когда пытались через заборы сигать в дяди Стёпиных владениях), и «фабричные» это тоже очень хорошо знали.

Перегруппировку он, может, и совершил, но при этом очень хорошо запомнил их взгляды.

И вот сейчас на него эта компания пялилась точно так же — как на добычу, словно волки на овцу, невесть почему оказавшуюся в самой чаще леса.

Парень в алой рубахе презрительно сплюнул и, сунув руки в карманы, развязной походкой двинулся к Фёдору.

В животе у Феди всё сжалось. Нет, он был не дурак подраться. И дрался в Елисаветинске немало; но всё больше или один на один, или стенка на стенку. А когда против тебя пятеро…

Он быстро огляделся. Как учил папа — «всё, что угодно, может стать оружием. Штакетина. Камень. Любая палка. Главное — успеть подхватить».

Но, увы, здесь, похоже, совсем недавно прошёлся дворник, прибрав всё очень тщательно.

Он сжал кулаки. Следовало или позорно бежать — или драться, одному против всех.

А чернявый всё ускорял шаг, словно боясь, что лакомая добыча может ускользнуть.

— Эй, мальчик! Да, да, ты. А ну поди сюда. Сюда поди, кому говорю! Ты чего это на нашу улицу явился, да без билета?

— Без какого ещё билета? — выдавил Федя.

— Ой! — схватился за голову главарь. — У тебя билета, значится, нету? А как же без билета ходить, а? Беда! Как есть беда!

Остальные мальчишки дружно загоготали.

— Ну ничего. Мы тебе сейчас билети-то выправим по всей форме…

— Ну-ка, ну-ка, кудась это ты тут собрался на моей улице, а, Йоська?

Городовой вырос, словно из-под земли. Могучий, усатый, руки в бока, пшеничные усы грозно топорщатся, на груди сверкают начищенные значки и медали «за беспорочную службу».

— Пал Михалыч! Ваше достоинство!.. — мигом обернулся поименованный Йоськой парень в алом. — Доброго вам здоровьичка, как службишка, как супружница?..

Слова он выплевывал глумливо, тоже избоченясь. Свита его, впрочем, притихла, прячась за спиной у главаря.

— «Службишка»?! Сопли подбери, да молоко на губах оботри, сосунок, — побагровел городовой. — А ну, живо отсюда! Мотай, покуда в кутузке не оказался!