Вера закатила глаза.

— Да-с, барин, именно так-с! Коль вам-с тут службу нести-с, так заходите, не побрезгуйте!

— Спасибо, любезный, — папа достал рубль. — Вот тебе за труды. Ты нас в дороге как родных обиходил.

— Рад стараться! — проводник вытянулся и стало яснее ясного, что ещё совсем недавно стоял он в строю. — Премного благодарен, ваше высокоблагородие господин Генерального штаба полковник!

— Вольно, братец, — сказал папа. — В каком полку служил?

— Лейб-Гвардии 2-ой стрелковый Царскосельский! — отчеканил проводник. Распахнул шинель — на груди, под значками и нашивками, виднелся жетон: серебряная Андреевская звезда с наложенным чёрным восьмиугольником, в нём — алый круг с белым вензелем государя Александра Второго.

— Спасибо, солдат, — кивнул папа. — Бог даст, ещё свидимся.

— Бог даст, ваше превосходительство… — отозвался проводник, но голос его, как показалось Фёдору, звучал как-то странно.

Гатчино, Николаевская улица, дом № 10, на перекрестке с Елизаветинской. Двухэтажное кирпичное здание, перед ним — палисадник; широкие полуарчатые окна смотрят почти строго на закат и на восход. Ну углу — изящная башенка, увенчана шпилем. В правой половине на первом этаже — лавка конторских товаров, в левой половине первого и на втором — квартиры.

Феде новое место сразу понравилась. Во-первых, простор, места много. Семь комнат, как-никак: гостиная, папин кабинет, он же его спальня, столовая, мамин boudoir, комната Веры с Надей, комната нянюшки и, наконец, его, Фёдора Солонова, собственная спальня! Ну, и кухня, конечно, с кладовкой. Новомодная ванна с колонкой, откуда прямо лилась горячая вода! Длинный, тёмный и загадочный коридор с поворотом, где сам Бог велел играть в индейцев, хотя, он, Фёдор, конечно же, для этого уже слишком взрослый.

— Мамá, — капризничала Вера, — ну почему я с Nadine, мне надо заниматься, мне нужно место, а Théodore получает целую комнату, хотя он ещё маленький?..

— Потому что, mademoiselle, c’est un garçon, он мальчик! И в одной комнате с Надин им уже неприлично! — мама умела закатывать глаза никак не хуже старшей дочери.

— L"écran peut être mis, ширму можно поставить, мамá!

Однако мамá, вооружённая «новѣйшими извѣстіями касательно воспитанія дѣтей разнаго полу», не сдавалась.

— Ширму, jeune femme, можно был ставить, пока брат ваш был младше. Атеперь всё!..

— Pourquoi pas toi, Vera, dans la chambre avec moi?[2]— искренне расстраивалась добрая Надя, слушая всё это.

— А по-русски вы что же, не можете? — вклинился Федя в разговор сестёр. — Прям как бабушки наши! Или даже прабабушки!..

— Верно! — поддержал его папа. — Мы не во Франции, милейшее моё семейство.

Вера поджала губы и отвернулась, гордо задрав нос.

А вот нянюшке Марье Фоминичне всё нравилось. Особенно кухня, где, как и в ванне, имелся газовый титан с газовой же плитой[3], на которую она дивилась, как на чудо; и её собственная комнатка, где старушка первым делом поставила на полку писанный в Киеве складень.