В наше время подобная изысканность тем более драгоценна, что встречается так редко. Разве не видали мы в наши дни стольких государей, сохранивших от своего августейшего происхождения и пышного достоинства один лишь титул!
Но вернемся к рассказу о последних днях государя, чей конец был так близок.
По завершении своей последней семейной трапезы император, следуя усвоенной им сладостной привычке, отвел к себе в кабинет сына, юного князя Георгия, которого ему угодно было просвещать полезными советами насчет того времени, когда он, его отец, окончит свой земной путь. Непосредственные свидетели могут подтвердить, что знаменитый отец старался запечатлеть в сердце юного князя свои мысли, вкусы, склонности и стремления; император вообще придавал большое значение тому, чтобы воспитание этого ребенка было серьезным и совершенным во всех отношениях.
Император был счастлив вновь обрести свое детство в последнем сыне: когда тот заслуживал выговора, он нередко говорил вполголоса жене: «Узнаю в нем себя, это в точности я сам». И тогда, убеждаясь в совершенном сходстве сына с самим собой, он не мог скрыть слез, счастья и внутреннего удовлетворения.
Всякому известно, что добрый король Генрих IV любил играть с своими детьми и что однажды некий посол обнаружил его на четвереньках, катающим сына на спине. Обернувшись к удивленному послу, король сказал ему с улыбкой: «Да позволит мне Ваше Превосходительство завершить круг по комнате!» Так вот, Александр II ничуть не уступал в доброте французскому государю; наедине с детьми он часто уступал их просьбам и особенно просьбам младшей дочери, и скатывался вместе с нею с русской горки, возведенной в одной из дворцовых зал. Восхитительно убеждаться в том, что и самые высочайшие монархи нередко предпочитают отрекаться от величия ради сердечных семейных радостей. Трудно найти тому объяснение, но было самым очевидным образом подмечено, что император Александр II был счастлив и горд тем, что в младшем сыне находил простое частное лицо, которому передал частицу самого себя, которой предстояло стать частью всей нации. Император нежно и совершенно исключительным образом любил этого сына от второго брака, которому отдавал явное предпочтение; ребенок же сполна возвращал отцу его любовь, выражая ее столь явно в присутствии посторонних, что все ее замечали, – либо бросаясь в объятия отцу, чтобы многократно расцеловать его, либо прерывая его речь каким-нибудь вопросом, на который император никогда не отказывался ответить. Ребенок относился к отцу с очаровательной фамильярностью, без малейшего смущения, будто ему было неведомо, что отец его является государем.
Эта привычка ребенка видеть в Александре II лишь нежного отца, а не венценосную особу объясняет, почему юный князь не испытывал ни робости, ни смущения в присутствии блестящих знаменитостей, которые для него все стояли ниже отца.
Во время ежедневных бесед, которые вел с сыном в ту последнюю зиму отец, побуждаемый, возможно, смутным предчувствием близкого конца, он говорил с ним о будущем, указывая юному князю, как ему следует вести себя, когда Бог похитит у него его отца. Император избегал присутствия за этими беседами княгини, которой совершенно не понравились бы эти печальные темы. Но она догадывалась о них по волнению и слезам сына. В тот вечер, накануне трагической развязки, он долго беседовал с юным сыном на эту тему. (Сама княгиня, вдова Александра II, после смерти государя подтвердила факт такой беседы многим заслуживающим доверия лицам.)
Несмотря на предложение жены собрать всех близких, он отказался, сказав: «Я предпочитаю воспользоваться днем причастия, чтобы остаться наедине с тобой, с кем рядом чувствую подлинное отдохновение и счастье». Совершенно очевидно, что в самые серьезные моменты последних лет своего царствования император всегда искал и находил у княгини совет, поддержку и опору для самых важных дел, и лишь она одна придавала ему спокойствия, бодрости духа и решимости для их исполнения.
За чаем княгиня спросила, поедет ли он завтра на парад, на что он отвечал: «Почему бы и нет?» Такой уклончивый ответ, казалось, был дан с целью узнать причину вопроса.
Не зная о заговоре, составленном против жизни государя, а также всего того, что было известно на этот счет Лорис-Меликову, княгиня, уже три воскресенья подряд удерживавшая своего супруга во дворце, напрасно искала теперь нового предлога удержать его вновь, чтобы его величество не пошел на завтрашний смотр войск. Впрочем, поскольку ее заверили, что на пути следования императора к манежу будут приняты все человечески возможные меры предосторожности, княгиня воздержалась от высказывания каких-либо соображений и промолчала, чтобы не противоречить императору без благовидного предлога, а император истолковал ее молчание как согласие.
Весь вечер он пребывал в веселом настроении и с величайшей непосредственностью предавался беседе, что явно доказывает, что у него не было никаких предчувствий. В таком счастливом расположении духа император лег спать и провел прекрасную ночь, свою последнюю ночь на земле.
На следующий день утром он встал и в обычное время совершил прогулку с детьми; затем прослушал обедню, после чего позавтракал вместе с лицами из его ближайшего окружения, которые присутствовали на богослужении. Эти люди подтвердили, что его величество прекрасно себя чувствовал и пребывал в совершенном спокойствии.
По окончании трапезы император уединился в своем кабинете, куда должен был явиться Лорис-Меликов, которого государь вызывал к себе в тех случаях, когда это позволяло состояние здоровья последнего; в противном случае его величество сам отправился бы к графу после смотра войск.
Нужно ли усматривать предчувствие в настойчивом желании императора передать графу Лорис-Меликову некий важный документ, только что им подписанный и содержание которого должно было быть обнародовано на следующий день, в понедельник 14 марта? Этот неизданный документ заключал в себе высочайшую волю государя, новое проявление его усердия в деле передовых реформ, естественное следствие его огромной любви к народу, судьбы которого вверил ему Бог. Будучи формально самодержцем, Александр II был более либерален в своих принципах, чем большинство его подданных. Следует признать, что императору с трудом удавалось находить высокопоставленных людей, способных следовать его взглядам и осуществлять его намерения. Явное и неопровержимое доказательство этим словам, лишь еще более подтвердившимся в дальнейшем, можно увидеть в административных актах, последовавших за его трагическим концом.
В своих непостижимых постановлениях и в вечной мудрости своей Бог позволил этому великому государю, бывшему совершенным образцом человеколюбия, провести последнюю неделю его славной жизни за исполнением обязанностей доброго христианина. И Бог пожелал, чтобы в довершение великой просветительской деятельности на благо своего народа он перед смертью составил торжественный акт, как последнее проявление преданности своей родине, подписав его, если можно так выразиться, кровью мученика.
Александр II восшел к Предвечному с пальмовой ветвью мученика и в бессмертном венце неувядаемой славы; он всегда будет жить в памяти русского народа, которому был отцом и которому, покинув этот мир, он оставил, увы! лишь жгучие сожаления о себе и многие слезы, которые ничто не может ни ослабить, ни исчерпать.
Вручив Лорис-Меликову этот важный документ перед тем, как отправиться на парад, император поднялся к жене, которая в то время завтракала вместе с детьми, и сказал ей: «Я только что подписал документ, о котором говорил и который, надеюсь, хорошо будет принят и станет для России новым доказательством того, что я предоставляю ей все, что возможно». Произнеся эти слова, он осенил себя крестным знамением и добавил: «Завтра он будет обнародован в газетах; я приказал это сделать». Пребывая все в том же безмятежном состоянии духа, император провел с своей семьей не более пяти минут, ибо торопился на парад. Княгиня сказала ему: «Надеюсь, ты поедешь не через Невский проспект, а через Екатерининский канал?» Император ответил: «Конечно, так и сделаю».
Указанный княгиней путь казался самым надежным, поскольку его легче всего было обезопасить от всякого нападения, ибо с одной стороны он был ограничен каналом, а с другой – обширным садом, обнесенным изгородью, и государственными зданиями. Путь этот представлялся тем более безопасным, что им очень мало пользовались. Несомненно, катастрофа не разразилась бы, если бы подступы к той дороге охранялись полицейскими, как это и должно было быть.
Указав супругу путь, по которому ему следовало ехать на парад, княгиня вовсем не упомянула о том, каким путем следовало возвращаться из Манежа, ибо между супругами было заранее условлено о том, что из предосторожности обратный путь всегда будет проходить по другой дороге. В городе прошел слух, будто на Малой Садовой подложена бомба, власти произвели расследование, которое не привело ни к какому результату, и опасность сочли преувеличенной; однако княгиня противилась тому, чтобы император ездил по той улице; между ними было решено, что он всегда будет избегать этого людного места, и потому княгиня была полностью успокоена.
Император покинул Зимний дворец без пяти минут час и отправился в Манеж, где должен был происходить смотр войск.