— Судя по всему, изначально убить хотели.

— Если убить решат, ничто не спасёт. Правда, недавно в газетах писали про то, как парня прикончили, а он сам встал, дошёл до дома, позвонил соседке, практически мёртвый. Но не знаю, может, преувеличивали. Удивительная воля к жизни.

— И что потом с ним?

— А ничего, с ума сошёл, говорят. Хотя из комы вышел. Но не живётся больше.

Прохожий, который мог наблюдать за нами, медленно удалялся, оставляя за собой смятение. Выходя на свежий воздух, буквально столкнулся с женщиной, от которой пахло больницей. Подозрительный взгляд кольнул незнакомца. Но душа убитого смогла покинуть здание незамеченной. Кто-то даже пытался дать ей закурить.

Через полчаса Анна показывала мне растения-уроды, ничем не примечательные кусты, кактусы, неизвестные карликовые деревца. Нет, девушка не была пьяна, теперь я знал — она городская сумасшедшая, и сознание подобного смешивалось с восхищением. Встреча с ней трезвой ничего бы не поменяла.

— Наверное, ты их всё-таки любишь. От них ощущается уход и тепло. Они влюблены в свою владелицу, — повторяли мои уста, пока глазам представали всё новые неподвижные формы жизни, обречённые вечно смотреть в окна.

— Любовь — это материал, из которого сотканы души каждого из нас. Без неё ничто не обходится, но она не движет миром. Процессы идут в заведённом порядке, не обращая на нежности никакого внимания. Вот и я умру среди тех, кто меня как бы любит, но на самом деле принося жертву.

— У тебя в глазах спрятана пустота. Когда смотришься в них, думаешь об огромных ледяных озёрах. В них тишина и покой, подобные гибели, о которой не стоит жалеть.

Может, я просто устал и хочу схожего безмолвия… Кругом всяким типам непременно нужно знать про то, как моё самочувствие и остальное, пересекающееся с темой трагедии, случившейся со мной месяц назад. Если бы только попасть в другое общество? Встретиться снова с Денисом — мечта для меня. Это бы казалось возвращением в прошлое, где не случалось событий последнего года. Твои глаза заменяют, однако, и воспоминания о брате.

— Большинство людей боятся моих взглядов. В них есть изъян, покалеченность. Наверное, твои симпатии основываются во многом на отречении от большинства. Старые дома, я, друг, который, вероятно, преступник… Интересно, что за естество дремлет за твоим лицом? Только не пойми меня неправильно. Откровенно говоря, мы все одинаковые. А наш мир — фикция, пусть и настойчивая. Но ведь есть и реальность?

Поправляя алые шторы, я отвечал:

— Как, по-твоему, он устроен?

— Не знаю. Может, у тебя есть мнение?

— Довольно глупо устроен… Если бы сюда вошёл неизвестный и доказал способность изменять мир, я бы попросил его изменить лишь одну деталь в массовом сознании. Убить дьявольскую всеобщую убеждённость в наличии у себя индивидуальности. Складывается впечатление, будто только мой ум не способен осознать, чем он отличается от окружающих. Люди верят в своё эго с несокрушимой убеждённостью. Но если бы нашёлся человек, подвергший сомнению их иллюзии, началась бы революция и освобождение. Когда всякий жаждет души, но не обретает, истина начинает проникать в сознание. Кстати, о нём… не исключаю, что оно бессмертно, но ничего уникального и мистического в себе не содержит. Предполагаю, что когда люди начинают понимать подобное, жизнь раскрашивается в яркие краски, и объявляется война, вернее соревнование всех против всех за право обладать личностью. Ты спрашиваешь, что за естество есть за моим лицом? А я не помню, действительно не помню. Это первый симптом после моей выписки, не дающий спокойно спать.

— Зато его помнят другие. А кое-кто знает.

Мы присели на диван. Я смотрел в глаза Анне и засыпал. Слова, доносящиеся с берегов ледяных озёр, соединялись с пульсацией крови. Алые губы двигались и произносили, казалось, заклинания. Одновременно мне думалось, что растения с подоконников образовали лес, с озером посередине. В хорошую погоду здесь, наверное, удивительно светлая комната.

— Поколения меняются, лица корректируются, движутся годы, но никто никогда не понимал своего подлинного естества. Но невежество правило умами не всегда. В самые древние, однако, и в самые длительные эпохи правда торжествовала. Индивидуальность людей определяется их вкусами. Иными словами, любовью разной силы. И всё бы хорошо, но мы любим одно и то же. Конечно, есть различия, но они делятся на подгруппы. Существует несколько основных вкусов. Согласно с ними можно выделить типажи человеческих душ. За типологией не стоит ходить далеко. Язычники прекрасно это знают. В любом родноверии сохранились боги, личности которых так ярки, что образуют свою чёткую эстетику. Людские души — суть мелкие скрещения сходных любимых атмосфер и качеств.

Ты, например, мрачен как бог подземного мира и утончён как Дионис, но не являешься ни тем, ни другим. И тем не менее во всех культурах идентичный образ напоминает тебя. Дионис постоянно умирал разными способами, а потом воскресал, имелось даже несколько рождений виноградаря. По эпикурейцу Филодему — три, но важно скорее то, что их было много, важен принцип. У Гераклита упоминалось, что бог юности, страсти и виноделия — другая грань бога смерти. Возможно, это лишь философское изыскание, но ведь и религия, и мифы — тоже философские изыскания, так что к этому утверждению стоит отнестись серьёзно. Как бы то ни было, если задуматься, большинство кумиров в разных культурах, связанных со страстью и молодостью, часто воплощали загадочность и безрассудность, даже безумие, которое ведёт к смерти. Наверное, люди древности хорошо знали то, я тебе рассказывала о цветах… красоту и молодость приятно уничтожать. Это будто питает чужой энергией. Часто случается так, что в некоторых космогониях бог времени и бог смерти един. Конечно, подобное вряд ли что-то значит, но… что если и силы природы ломают счастье молодости ради жизненной силы. Именно в этом роде Дионис связан с животным началом в человеке — страсть убивать, быть убитым и воскресать. Мне кажется, в твоём теле жизненной силы предостаточно, как в теле Вакха.

Сквозь дремотные состояния разум предположил, что упоминание о боге виноделия навеяно именем моего пропавшего без вести брата — Дениса. Всё-таки оно у него так и переводится — преданный Дионису. Однако высказывать своё предположение вслух не было никакого желания. Вместо этого с губ сорвались другие слова.