Зато не отнялись руки и язык. Так что от книги я первым делом попыталась избавиться, мужа оттащить и вообще «схватить — не пускать».

В общем, истерика — это такое дело неприятное, ужас. Я даже не знаю, чем бы все закончилось, если бы не козодой.

Приготовился ведь, паршивец. Умом я понимала, что на самом деле никто не умрет. Засранец в перьях просто избавится от перьев и очнется в своем настоящем человеческом теле. Но все равно было очень не по себе. Грела только мысль о том, что Инсолье точно не пострадает, а шанс единственный. То есть, если не получится с птицей, пробовать и резать моего мужа никто не станет — все равно бесполезно.

— Погоди, — сказала я Инсолье, срисовывая нитями, как он с неким сомнением крутит в руках стыренную на таможне саблю и проверяет ее остроту ногтем. — Минутку. Я хочу кое-что спросить.

— А я не отвечу, — ухмыльнулся козодой, устраиваясь посреди лужи алого цвета. — Сама обо всем догадаешься, если не дурочка.

— Ты даже не услышал мой вопрос.

— А это ответ на любой, — не растерялся Филипп. — Я тебе не книжный герой и не добренький учитель, чтоб все объяснять, разжевывать и в клювик складывать. Чини свою тушку, чтобы была в полном комплекте. Зря я, что ли, столько лет с тобой нянчился. Уж точно не для того, чтобы ты так глупо потеряла свой единственный шанс!

— Не со мной.

— А ты уверена? — снова подмигнула пернатая скотина и резко каркнула на мужа: — Давай!

Мое мультяшное зрение просто не уследило за росчерком меча, настолько быстро все произошло. Оно вообще мигнуло и вдруг пропало в яростном мельтешении цвета. Я только и успела в последний момент дернуть за ту нить, что была завязана красивым бантиком на душе Филиппа, распуская узел. А потом Инсолье и вовсе закрыл мне весь обзор, не давая увидеть последствия удара. Я лишь услышала, как в воду что-то плюхнулось и полилась небольшая струйка.

Муж мерно читал какое-то заклинание, а я почувствовала, как то место под повязкой, где когда-то были мои глаза, начало жечь. И жгло с каждой секундой все сильнее и сильнее. Так жгло, что я в какой-то момент не выдержала и отчаянно закричала, вцепившись пальцами в ткань и стараясь ее сорвать. Мельком почувствовала, что повязка промокла. И кровью запахло гораздо сильнее, чем прежде. Это моя? Что… что происходит? Больно!

Было так больно, что еще секунда — и я потеряла сознание.

— Элле! Элле! — странная какофония голосов слышалась где-то там, далеко, за гранью сознания. Нет, не Элле. Это было другое имя. Кто-то звал меня тем, уже забытым мной именем.

— Алла! — вот теперь я услышала четко. И темнота перед глазами резко превратилась в ослепительно-белый свет, отчего мне пришлось зажмуриться. Стоп! Зажмуриться? Я… вижу свет?

— Здравствуй, Алла. У вас ведь… так говорят? — обратился ко мне неуверенный женский голос. Я слегка приоткрыла глаза и снова едва не застонала от обилия света. Но только теперь в этом белом мареве было одно большое красное пятно. Кажется, передо мной стояла девушка в длинном ярко-алом платье в пол. Я не могла разглядеть черты ее лица, для меня достаточно было одного этого… красного цвета. Эх, как же долго я не видела настоящего, а не придуманного собственным мозгом и чужой магией цвета! Как долго!

Но… все так, где это я? Неужели умерла? А как же Инсолье? Как же Паоло? Неужели мужчины баюкают мое мертвое тело?!

— Нет, ты не умерла. Пока, — вздохнув, сказала девушка в алом. — Но только тебе решать, куда ты хочешь вернуться. В твое тело, которому одиннадцать, чтобы счастливо прожить заново жизнь здоровой, со своими друзьями, родителями, в своем мире, или же остаться ведьмой со странными способностями в диком и не очень безопасном месте.

— Мне… решать? — Я все еще не понимала, что происходит.

— Это заклинание позволяет вернуть утраченное. Любое утраченное, понимаешь, Алла? Ты ведь потеряла многое и не один раз. Так что именно ты хочешь вернуть? Свою собственную жизнь и семью или чужие глаза? — Голос девушки звенел, как чистый ручей. Но вот содержание этой хрустальной песни мне уже начинало не нравиться.

— Почему… чужие?