— По-моему, иголка внутри осталась, — морщась от боли, проскулила Алла, — заражение теперь будет.
Шакиб, взяв ее за руку, внимательно изучил место укола, и после некоторых колебаний схватил раненный палец губами и принялся высасывать иголку. Солено-железистый вкус ее крови не показался ему неприятным, и он попытался помочь себе зубами. Алла ойкнула, но руку не убрала. Процесс спасения захватил его, и он еще энергичнее задвигал языком и челюстью. Усилия увенчались успехом — через мгновение Шакиб почувствовал обломок шипа у себя на языке. Не выпуская пальца изо рта, он поднял глаза на Аллу. Та смотрела на него с покорностью и удивлением. Почувствовав, что он перестал сжимать ее палец зубами, она потянула руку на себя и неожиданно впилась губами в его перепачканный кровью рот. Чувство, охватившее ее, не было похоже на ту сладкую истому, которую она испытала под поцелуями Гелы. Движения ее стали жесткими и решительными. То, что делали ее руки с его одеждой, волосами и ставшим так неожиданно близким телом, напоминало судорожные действия человека, попавшего на глубину и пытающегося побыстрее всплыть для спасительного глотка воздуха. Боли, о которой ее предупреждали подруги, она не почувствовала, Наоборот, неведомая сила заставляла ее двигаться все сильнее и быстрее, пока горячая волна беспамятства не накатила на нее снизу, оттуда, где неистово стонал лежавший под ней в траве Шакиб.
— Что ты шепчешь? — спросила она, когда кровь перестала шуметь у нее в ушах.
Он еще сильнее прижал Аллу к себе и, коснувшись губами ее уха, повторил:
— Аль-Лат. Ты — Аль-Лат.
— Не Аль-Лат, а Алла, — улыбнулась она и, поцеловав его в шею, легла щекой на его грудь.
— Аль-Лат — это одна из трех дочерей Аллаха, самая прекрасная из них. Только современные богословы говорят, что ее надо забыть, а в Коране сказано, что «никто из молящихся ей не останется жив». А я хочу молиться тебе, Аль-Лат…
* * *
Две недели пролетели так быстро, что Шакиб и Алла даже не успели привыкнуть друг к другу. Просыпаясь утром, ни он, ни она не нежились в постели до завтрака, что свойственно людям на отдыхе. Вскочить, умыться и скорее выбежать в парк, чтобы успеть погулять, взявшись за руки, пока аллеи еще пусты, или посидеть у самой кромки моря, обнявшись. А вечером, после долгого расставания, поскорее заснуть, чтобы быстрее наступило утро и новая встреча. Алла стеснялась ходить к нему в номер. Ей казалось, что взоры всех отдыхающих обращены на нее с осуждением. Поэтому Жанне все чаще приходилось «дышать воздухом» под звездным небом или в послеобеденную жару. Они ездили гулять на Пицунду, где долго бродили среди сосен, почему-то названных «реликтовыми» и огороженных металлической сеткой.
— И в Израиле, и в Ливане полно таких деревьев, — заметил Шакиб, — но никто их не охраняет.
— А ежевика у вас растет? — хитро улыбнувшись, спросила Алла.
В автобусе, во время экскурсии на озеро Рица они так и просидели, взявшись за руки весь путь по горному серпантину. Даже не вышли подышать воздухом и размяться возле водопада Мужские слезы. Еще пару раз ходили в шашлычную на реке. Вопросов о происхождении мяса Шакиб уже не задавал.
День отъезда был известен и не должен был стать неожиданностью. Кроме того, они вместе ходили в кассу и стояли в очереди за билетом для Аллы. Оба, не сговариваясь, избегали темы расставания в разговорах. Наверное, потому, что не видели в этом смысла — Лена уедет в дождливый Ленинград, а Шакиб через две недели вернется в Перевальное, продолжатся занятия и тренировки, а еще через год он улетит отсутствующим в расписании ночным рейсом в один из аэропортов Ближнего востока. Это было понятно, очевидно и, к сожалению, неизбежно.
Утро отъезда наступило, словно осень. Еще вчера было тепло и можно было загорать и купаться, а сегодня уже небо затянули свинцовые тучи и сырой ветер заставляет кутаться в теплое пальто. Проснувшись утром, Алла неожиданно поняла: все, этот день последний, и продолжения не будет, а будет дальше совсем другая жизнь. Движения стали механическими и бездумными. Стараясь не сосредотачиваться ни на чем, она, словно сомнамбула, одевалась, чистила зубы, складывала вещи в сумку, сдавала белье пришедшей спозаранку кастелянше. Шакиб ждал ее в фойе вместе с Али. Возникла неловкая пауза. Жанна подхватила ее сумку и, взяв Али под руку, потащила его на улицу. Говорить что-либо не было ни сил, ни желания, а автобус в аэропорт уже ждал за воротами. Не глядя друг на друга, сплели пальцы рук и пошли, оставляя позади лето и ощущение счастья. Возле автобуса стукнулись лбами в неловкой попытке поцелуя. В последний момент подбежал невесть откуда взявшийся Гела:
— Книжку забыла. И фотографии я напечатал.
Опять не удалось ничего сказать. Издалека робко помахал рукой Аладдин. Жена крепко держала его за руку. Взревел мотор, обдал остающихся в лете клубами едкого выхлопа. Все…
— А я завтра тоже в Ленинград возвращаюсь, — неожиданно сказал Али, — на поезде.
* * *
— Этот, что ли? — дородная проводница придирчиво оглядывала Шакиба.
— Мой земляк, — представил его Али, — в одной общаге живем. Если надо, будет помогать в дороге.