Вслед за этим он описал самое важное для магов отличие – разницу между общим состоянием сознания и особым состоянием намереваемого осознавания чего-либо. Он сказал, что все люди обладают общим сознанием, которое позволяет им непосредственно видеть энергию, но маги – единственные человеческие существа, способные по собственной воле осознавать это непосредственное видение. Затем он определил осознание как энергию, а энергию – как непрерывный поток, светящиеся колебания, которые никогда не пребывают в покое и неизменно двигаются по собственной воле. Он утверждал, что во время видения человеческое существо воспринимается как конгломерат энергетических полей, удерживаемых вместе самой таинственной силой во Вселенной – это связующая, склеивающая, вибрирующая сила, делающая энергетические поля сонастроенным единством. Затем он объяснил, что Нагваль – это особый маг каждого поколения, которого другие маги видят не как один светящийся шар, а как две сливающиеся сферы светимости, расположенные одна над другой.

– Эта сдвоенность, – продолжал он, – позволяет Нагвалю совершать действия, достаточно затруднительные для обычного мага. К примеру, Нагваль является знатоком той силы, что держит нас как сонастроенное единство. Нагваль способен на мгновение расслабиться, за какую-то долю секунды полностью перенести свое внимание на эту силу и заставить другого человека онеметь. Я сделал это с тобой на автобусной остановке, потому что хотел, чтобы ты прорвал свою дамбу из «я, я, я, я, я…». Я хотел, чтобы ты нашел меня и прервал это дерьмо.

– Маги моей линии придерживались мнения, – продолжал дон Хуан, – что присутствия сдвоенного существа, Нагваля, вполне достаточно, чтобы прояснить для нас все. Однако странность заключается в том, что присутствие Нагваля проясняет трудности весьма замаскированным образом. Со мной это случилось, когда я встретился с Нагвалем Хулианом, своим учителем. Его присутствие долгие годы приводило меня в замешательство, потому что каждый раз, оказываясь рядом с ним, я мыслил совершенно ясно, но, как только он уходил, я становился таким же идиотом, как всегда.

– Я был удостоен одной редкостной привилегии, – сказал дон Хуан. – На самом деле я имел дело с двумя Нагвалями. По просьбе Нагваля Элиаса, учителя Нагваля Хулиана, я в течение шести лет жил рядом с ним. Можно сказать, что именно Нагваль Элиас вырастил меня. Это была редкая удача. Я мог со стороны увидеть, чем в действительности является Нагваль. Нагваль Элиас и Нагваль Хулиан обладали совершенно разными характерами. Нагваль Элиас был более спокойным, погруженным во тьму своего безмолвия. Нагваль Хулиан был хвастливым любителем поговорить. Казалось, он живет лишь для того, чтобы покорять женщин. Женщин в его жизни было больше, чем можно себе представить. И все же оба Нагваля были поразительно похожи друг на друга, так как у обоих не было ничего внутри. Они были пусты. Нагваль Элиас представлял набор удивительных, притягательных рассказов о неведомых местах. Нагваль Хулиан был набором историй, которые расшевелили бы любого и заставили бы его корчиться от смеха. Но когда бы я ни попытался выявить в них человека, реального человека – найти его так, как я мог бы увидеть человека в своем отце, во всех остальных, кого я знал, – я не мог обнаружить ничего. Вместо реального человека в них был только пакет историй о неизвестных людях. У обоих этих Нагвалей были свои склонности, однако конечный результат всегда оказывался одним и тем же: пустота, – пустота, в которой отражался не мир, а бесконечность.

Дон Хуан принялся объяснять, что начиная с того момента, когда человек пересекает особый порог бесконечности – по собственной воле или невольно, как это случилось со мной, – все, что происходит с ним, уже не относится исключительно к его собственному миру, но связано со сферой бесконечности.

– Встретившись в Аризоне, мы оба пересекли особый порог, – продолжил он. – Этот порог отмечался не одним из нас, а самой бесконечностью. Бесконечность – это все, что нас окружает. – Он произнес это и широко развел руки, словно охватывая все вокруг. – Маги моей линии называют это бесконечностью, духом, темным морем осознания и говорят, что это нечто, которое существует где-то там и управляет нашими жизнями.

Я совершенно точно понимал все, что он говорит, но одновременно никак не мог взять в толк, что за чертовщину он несет. Я спросил, было ли пересечение порога случайным событием, вызванным непредсказуемыми обстоятельствами, волей случая. Он ответил, что и его, и мои шаги направлялись бесконечностью, а те обстоятельства, которые казались случайными, на самом деле подчинялись активной стороне бесконечности. Он назвал ее намерением.

– То, что свело нас вместе, – продолжал он, – было намерением бесконечности. Невозможно объяснить, что такое намерение бесконечности, и все же оно здесь, такое же осязаемое, как ты и я. Маги называют это дрожанием воздуха. Преимущество магов заключается в том, что им известно о существовании дрожания воздуха и они уступают ему без каких-либо колебаний. Для магов оно является чем-то, не допускающим ни обдумывания, ни удивления, ни предположений. Они знают, что у них есть единственная возможность – слиться с намерением бесконечности. И они просто делают это.

Ничто не могло быть тогда для меня более ясным, чем эти слова. Для меня истинность его слов совершенно не требовала доказательств, мне просто в голову не приходило размышлять о том, как такие бессмысленные утверждения могут звучать настолько рационально. Я понимал, что все, что сказал дон Хуан, – не просто банальные истины; я мог подтвердить это самим своим существом. Я знал все то, о чем он говорил. У меня возникло ощущение, что я уже переживал каждую подробность того, что он описывал.

На этом все закончилось. Казалось, что-то во мне спустило, как проколотый шарик. Именно в этот миг мне в голову пришла мысль о том, что я теряю рассудок. Я был ослеплен этими дикими заявлениями и потерял какое-либо чувство объективности. И я в спешке покинул дом дона Хуана, до глубины души испуганный неким незримым врагом. Дон Хуан проводил меня до машины. Он прекрасно понимал, что со мной творится.

– Не волнуйся, – сказал он, опуская руку мне на плечо. – Ты не сходишь с ума. То, что ты чувствовал, – просто легкий толчок бесконечности.

Со временем я смог найти подтверждения того, что дон Хуан рассказывал о своих учителях. Сам дон Хуан Матус был именно таким, какими он описывал мне их. Я могу позволить себе утверждать даже нечто большее: он был каким-то невероятным слиянием их обоих – чрезвычайно спокойным и погруженным в себя, но, с другой стороны, очень открытым и веселым. Самым точным из прозвучавших в тот день описаний того, что представляет собой Нагваль, было его утверждение, что Нагваль пуст и эта пустота отражает не мир, а бесконечность.

В отношении дона Хуана Матуса нельзя придумать более справедливых слов. Его пустота отражала бесконечность. Я никогда не видел его неистовым и не слышал от него каких-либо утверждений в отношении самого себя. В нем не было ни малейшей склонности обижаться или сожалеть о чем-либо. Его пустота была пустотой воина-странника, доведенной до такого уровня, что он ничто не считал само собой разумеющимся. Это был воин-странник, который ничего не недооценивает и не переоценивает. Это был спокойный, дисциплинированный боец, обладающий настолько идеальным изяществом, что ни один человек, как бы внимательно он ни приглядывался, не смог бы обнаружить тот шов, где сходились воедино все запутанные черты дона Хуана.