— Вузовская наука, голубчик, вообще отстает от академической. Сейчас главное внимание — академиям. На последней сессии выступал президент Марчук, он рассказывал о гигантских успехах в исследовании макро- и микромира (эх, не хватает мне мастерства, чтобы передать весь колорит николаевского слога!). Обнаружено тело, которое находится от Земли на расстоянии 150 тысяч световых лет. И мы можем его ощупывать! В термоядерных установках достигнута температура 90 миллионов градусов, осталось чуть-чуть: при 100 миллионах градусов термоядерный синтез должен пойти нормально... Конечно, фурор произвел Святослав Федоров. Вы знаете Федорова? (Я показываю на глаза, дед[1] кивает.) Он ведет исследования по лечению близорукости, глаукомы. И ведь наладил точный процесс лечения! (Дед произносит старомодно —
— Но почему ж этой мощи нет в наших вузах, как, скажем, в американских университетах?
— Подход совсем другой... Елютин, прежний министр высшего образования, всегда требовал качества подготовки специалистов на базе работ, полезных промышленности. Нам все время твердили: давай кадры! Чем занимается ученый в вузе? Учебный процесс, картошка, ССО. («Эс-эс-о» — произносит Николаев.) Если сравнить эти затраты с затратами чистого времени работника НИИ, получится не более 25%. В университетах капиталистических стран работает много научных сотрудников, не связанных с учебным
— Вот вам и «потолок» ученого в родном МВТУ, степень его отдачи, пользы для державы!
— Я бы осторожнее рассуждал по этому поводу, Сережа. Все-таки немало ценных технологий и разработок исходит от кафедр. Взять хотя бы газотурбинные установки профессора Уварова и его учеников или работы радиоэлектронщиков, плазменщиков... Мелкие темы, говорите? Мал золотник, да дорог! Не сметите одним махом: тут много чего уникального — оригинальных подходов, редких умений, ценных как раз своей частностью, неповторимостью. Порою один человек на маленьком стенде работает, а вся промышленность к нему ездит...
Сегодня, когда и по иным причинам целые пласты инженерной культуры теряются безвозвратно, слова Николаева кажутся мне провидческим предостережением... К счастью, его кафедра сохранилась стараниями учеников, а с нею и ценные разработки, знания, навыки в сварке, пайке, контроле надежности.
— Георгий Александрович, верно ли, что по сравнению с дореволюционной и довоенной профессурой уровень нынешней упал?
— Да... — согласно кивает он. — До революции годовой набор студентов по России составлял 13 тысяч человек. Теперь по Союзу принимают около миллиона. В двадцатые годы о МИИТе (Московский институт инженеров транспорта) говорили: это крупнейший институт, в нем тысяча (!) студентов. А теперь — пятнадцать тысяч. А раз увеличилось стадо, возросло число пастухов и требования к ним снизились.
— Но остались ли в Училище «зубры», у которых можно поучиться настоящей науке? — не отступаюсь я.
— Конечно, остались. Ну-у, на факультете «П» («Приборостроение») — Пельпор и Солодовников. На «АМ» («Автоматизация и механизация производства») — Баландин и Попов. На «Э» («Энергомашиностроение») — ваш заведующий кафедрой академик Доллежаль. Конструктор первой в мире атомной станции — это ли не крупная фигура! На «М» («Машиностроение») — Феодосьев. На «К» («Конструкторско-механический») — Малинин. Конечно, остались «зубры»... И поучиться есть у кого.
— Раньше, по-моему, крупных ученых было больше. Пройдешься по музею МВТУ — какие важные профессора в пенсне глядят со стен! — говорю я и задаю следующий вопрос:
— Георгий Александрович, а верно ли, что с революцией, которая смела дворянство, многое потеряно? Дворяне ведь были носителями культуры...
Я снова завожу разговор о марксистско-ленинской теории. Мне не дает покоя тайное желание ее подправить. Почему? Я разочаровался в технике. В тех областях, которыми мне пришлось заниматься, — в атомной энергетике, космонавтике — прошло время революций. Другое дело, общественные дисциплины — теперь, в эпоху перестройки. Кажется, напишешь новый «Капитал» и переменишь жизнь всего Советского Союза!
— Хотите поближе познакомиться с общественными науками? Давайте я позвоню Александру Даниловичу Педосову. Он закончил МВТУ и исчез. А потом объявился как доктор философии, нашел себя в этом. Он ученый, с ним можно поговорить. Только не рекомендую идти к нему работать. Там круг своих, выпускников университета. Они вас не примут.
— Как тут не вспомнить презрительное отношение Ленина к штатным профессорам философии! — бормочу я не вполне справедливо. — Сидят на своих кафедрах, новых идей не приемлют...
Нашу беседу прервали. Пришел Сережа Бессмертнов, и мы уселись пить чай. Потом появился незнакомый мне человек лет пятидесяти со стеснительным сыном. Незнакомец работает на ЭОЗ (экспериментально-опытном заводе МВТУ). Разговор пошел о производственных делах. Прощаясь, Николаев сказал: