Мягкое дерево загорелось, сверкнула искра и зажгла в свою очередь лишай. Мы вчетвером зябко жались вокруг костра. Пламя трещало все веселей и живей. Заяц тихонько поджаривался, на палке, которую Фои и Абу-Гурун держали за оба конца. Теплота костра и вкусный запах жаркого влили в наши жилы немного бодрости.

Наступил вечер. Внизу, под нами, лес погружался в бледный туман. Пронзительные крики лемура, звавшего свою подругу, прорезали тишину ночи. Другие лемуры отозвались в листве. Абу-Гурун вскочил. Наклонясь над краем пропасти, он прислушивался к вызову, брошенному нам лесом. Залитый легким лунным светом, этот лес казался теперь менее страшным.

На крыльях ветра веял нам в лицо крепкий запах, внушавший беспокойство. Запах гнили поднимался от застоявшихся вод, болотистых низин и тлетворных пластов ила. Воздух был пропитан миазмами, в которых чувствовалось зловоние гниющих пней, разлагающихся волокон, остатков мха и плесени. Этот запах заглушал все остальные. Ощущался только запах лихорадки и гнили, несшийся из леса, как дыхание невидимого существа, медленно умирающего под деревьями.

Вдруг над лесом заблестел слабый огонек. Затем другой, третий.

Зародившись на чумных болотах, бесчисленные блуждающие огоньки затеяли свою игру в густой листве леса. Их слабый, зеленоватый свет неожиданно вспыхивал, трепетал несколько секунд и потухал.

При их слабом дрожащем мерцании туманы, расплывавшиеся в листве, принимали таинственные образы… со всех сторон оживали призраки. С дерева на дерево перебрасывали они свои развевающие одежды, колебавшиеся от ветра. Порой они соединялись вместе, образуя взлохмаченный хоровод. Они кружились в неопределенных очертаниях и рассеивались от одного дуновения. Не приняло ли одно из этих видений ужасающего образа? Но Абу-Гурун вдруг задрожал с головы до пят и я услышал, как застучали его зубы.

— Посмотри-ка, он ползет к нам, его длинные руки точно что-то косят.

Он еле-еле ворочал языком и хрипло докончил:

— Убежим скорей, это Азраил, ангел смерти!

Всю ночь метался нубиец, задыхаясь у костра перед тлевшими под пеплом углями.

Когда он поднялся для омовения, его лицо приняло свинцовый оттенок, а глаза еще более впали.

Тем не менее, мы не могли прийти к какому-нибудь решению.

Нам представлялись две возможности: или смело углубиться в лес, или идти до конца хребта, на котором мы находились и который окружал долину, соединяясь там, в смутной дали горизонта, с центральной цепью. В последнем случае нам предстояло очень долгое и мучительное путешествие.

Фои нетерпеливо вскочил на ноги, готовый пуститься в путь.

— Недалеко отсюда, — сказал он, — я знаю место, где гора спускается к опушке леса. Там, скрытые от всех глаз, вы можете разговаривать сколько угодно, прежде чем примете какое-нибудь решение.

Солнце приближалось к зениту, когда мы отправились к указанному месту. Утолив жажду, лежа на животе и уткнув носы в ласкающую влагу ручья, мы уселись на поросшем травой холмике. Глинистая почва была изрыта насекомыми и под жесткими злаками, прямо в помете антилопы, золотые навозные жуки спокойно скатывали свои шарики. Один из них, уцепившись задними ногами за шарик, который он только что изготовил, старался вкатить его на возвышение. При малейшем препятствии шарик вырывался у него и скатывался назад. Насекомое сейчас же снова принималось за свою работу. Муни, горевшая желанием идти лесом, подняла на меня свои бесстрашные глаза:

— Вот пример для нас. Посмотри на это настойчивое насекомое!

Склонив голову, она принялась снова за наблюдение.

Жук по-прежнему уцепился за свой шарик и уже успел несколько раз свалиться. Но, по-видимому, его мужество нисколько не было этим поколеблено. Настойчиво преследовал он свою задачу, с упорством, которое ничто не могло сломить. Абу-Гурун, растянувшись во весь рост, тоже с явным интересом следил за этим зрелищем:

— Вот он у цели! Нет, снова полетел кувырком!