Ну всё, капец мне, — сжимая шило, успел подумать я, когда удар вилами пробил мне ногу, но тут случилось неожиданное.
Со стороны сада, через калитку вдруг послышались громкие слова молитвы. Ускользающим краем сознания я заметил, как во двор вошел священник с иконой в руках и начал читать молитву над Митрофаном. И как дух Митрофана, мерцая чёрной зеленью, уходит из тела прочь.
Это же тот самый бабомужик! — успел подумать я, прежде, чем темнота окончательно поглотила меня.
Эпилог
Очнулся я от тряски. Не такая, чтобы сильная, но тем не менее, когда тряхнуло на колдобине, я сразу пришел в себя. Судя по мерно покачивающейся постели и общем сумраке — я ехал в фургоне. А так как пахло духами, полынью, нафталином и гримом — это был фургон Клары.
Не знаю, радоваться или огорчаться этому обстоятельству.
Судя по тому, как противно ноет и болит нога — я всё ещё жив и это точно не ад, а лишь расплата за мои грехи.
Фургон подпрыгнул опять, ногу прострелило болью, и я не сдержал стон.
— Очнулся, Чингисхан? — донесся ехидный голос Клары.
— Угу, — буркнул я.
— Вечно ты во всякие передряги попадаешь, — ядовито заметила она.
— А что случилось?
— Тебя без сознания нашли, раненого. Сектант тот на тебя напал, Митрофан, или как там его… Но ты его тоже здорово ранил. Поэтому нашим удалось его связать.
— А где он?
— Он уже в тюрьме умер.
— А поп?
— Какой поп? Ты опять бредишь, Генка? — Клара потрогала мне лоб холодной рукой, — да вроде нет.
Дальше ехали молча.
Фургон опять тряхнуло, я опять застонал, и Клара не удержалась:
— А знаешь, Генка, всё-таки хорошо, что ты не успел Зубатова мне приворожить…