— Енох! Моня! — жалобно позвал я, — кто дорогу помнит?
— Зачем ты пошел, не зная дороги, да ещё и в такую погоду? — набросился на меня Енох, — сейчас промокнешь, заболеешь, как тогда?
— Это когда? — спросил Моня.
— Да в Вербовке, как мы только познакомились… — начал было Енох, но я рыкнул:
— Тихо!
И бросился за угол забора, где притаился и стал смотреть.
Мимо меня, но не рядом, а на отдалении, вдруг торопливо прошел мужик.
Вроде мужик.
Он прошел и скрылся за углом.
— Енох! Моня! Вы это видели? — свистящим шепотом спросил я. — Мужик ходит.
— Да нет, это баба! — не согласился со мной Моня, — в юбке же.
— Генка прав, это мужик! — поддержал меня Енох, — движения как у мужика и широкоплечий.
— Здесь нет мужиков! — огрызнулся Моня, — ты что не слышал, что Анна говорила?!
— Не спорьте, — ответил я, — я сейчас пойду туда и гляну — мужик или не мужик.
Я пошел по дороге в ту сторону, где прошел непонятный бабомужик, и тут от порыва ветра тучи на небе разошлись и блеснула луна. В её неясном свете стало видно следы на дороге.
— Мужик! — удивлённо сказал я, разглядывая след примерно сорок пятого размера.
Глава 26
Агитбригада «Литмонтаж» давала вечернее представление. Агитационное шоу проходило в том же актовом зале, где вчера состоялась беседа и знакомство с коллективом коммунарок, и шло уже добрых сорок минут.
В данный момент на сцене находились Зёзик и Гришка, которые лихо исполнили агитационные куплеты:
— Пропел Гришка и издал разухабистый молодецкий свист, который всегда вызывал неистовый восторг у публики. А Зёзик витиевато изобразил спиккато на скрипке. И после этого Гришка и Зёзик поклонились в ожидании бурных оваций.