Агасфер аккуратно сложил листы в конверт. Какая бы из этих версий ни была верной, сбылось пророчество главы монгольской ламаистской церкви, слепого монарха Богдо-гэгэна, сказавшего в 1913 году Григорию Семенову, тогда еще тогда еще в чине хорунжего: «Ты, Гриша, не умрешь обычной смертью. Тебя минует пуля, не коснется сабля, стрела и копье пролетят мимо тебя. Ты сам позовешь себе смерть…»
Каждый сам зовет свою смерть, даже если хочет жить, подумал Агасфер. Если не словами, то поступками…
Он покосился на дом, вытащил из тайника под подлокотником кресла свою любимую «манилу», достал зажигалку, сделанную из винтовочного патрона. Крутнул колесико и досадливо прищелкнул языком: зажигалка выскользнула из ослабевших пальцев и упала куда-то под кресло. Теперь ее не достать: встать-то он встанет, но вот обратно забраться в кресло…
Берг взял в руку колокольчик, но звенеть не стал: прислуга или домочадцы снова начнут ворчать насчет пагубности курения в его возрасте, напомнят строгие наказы докторов. А ему нынче непременно захотелось покурить. Покурить, и, пожалуй, сделать глоток бренди. Выходит, не судьба…
Зажав зубами незажженную «манилу», Берг откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Прислушался к сердцу: сегодня оно стучало как-то необычно. То торопливо, то замолкало. Тук-тук-тук-тук…. пауза… тук… Устало, видимо…
За спиной послышался шорох ракушечника под чьими-то шагами. Берг не стал прятать сигару – не мальчик, в конце концов! Поругают да перестанут.
Мария Родионовна подняла зажигалку, погладила Берга по щеке и сунула в здоровую руку широкий стакан, на дне которого плескалась янтарная, остро пахнущая жидкость.
– Машенька! Как ты догадалась?
– Мне кажется, Мишель, что я знаю тебя всю жизнь, – улыбнулась та. – Впрочем, так оно, наверное, и есть: до встречи с тобой я не жила, а выживала…
Она помогла Бергу прикурить и присела на каменное ограждение пруда.
– Я тебе тут не помешаю?
– Нет, Машенька…
Он закурил, с наслаждением смакуя каждый комок ароматного дыма. К чему все эти строгости докторов и строгий пригляд сына и внука? К чему продлять предсмертный «марафон» человека, уже лишенного возможности ходить своими ногами? Сын давно вырос и заматерел, вполне самостоятельным стал внук. И друзья Агасфера, ушедшие в мир иной раньше него, наверняка «заждались» старого товарища… Может, там, среди них, людям открываются все тайны и истины мира?
Тук-тук-тук-тук… тук… В груди что-то кольнуло. Агасфер вздохнул:
– Машенька, ты вот что… Я, наверное, нынче уйду… Погоди, не возражай, я чувствую это. Да и пора уже, наверное. Друзья заждались – которые уже там. Нехорошо так задерживаться…
– Тебе плохо, Миша? – Она сорвалась с камня, но Берг остановил ее жестом.
– Мне очень хорошо, Машенька! Я свой путь прошел, а ты… Ты не плачь, это же все так естественно – рождение, жизнь, уход из нее… Слушай! В кабинете, под пресс-папье, лежат бумаги: после меня ты остаешься хозяйкой этого дома. Андрею и Илье я давно сказал, да у них и свои гнезда есть. Может быть, ты захочешь вернуться в Россию, я не буду тебя отговаривать. Поезжай – только, умоляю, не спеши! Большевики – истинные хозяева своему слову: хотят – дают, хотят – забирают. Не спеши… И спасибо тебе за все, Машенька! За то, что ты похоронила мою первую Настеньку. За то, что никогда не ревновала меня к могиле другой Насти… За твое терпение. И давай помолчим, ладно? Давай помолчим, хорошая моя…
Берг проглотил глоток бредни, сделал затяжку и широко улыбнулся. Ему стало так покойно и светло… Он прикрыл глаза.
Ханжикова глядела на его умиротворенное лицо. И чуть вздрогнула, когда сигара выпала из пальцев Агасфера и упала на садовую дорожку. Тук-тук… И тишина в груди… Улыбка застыла, словно съежилась. Берг ушел, его странствия кончились…