(Маньчжурия, Харбин, 1921 год)
Вырвавшиеся из Читы путешественники жили в Харбине вот уже вторую неделю, и за все это время Агасфер виделся с Осамой-старшим только один раз, при пересечении границы. Не то чтобы он скучал по старому шефу – в голове «профессора-сейсмолога» гвоздем сидела мысль о невыполненном обещании, которое он дал умирающему на блокпосту Чалдон старику Михею. Еще там, на забытом Богом полустанке, Берг поклялся поставить жертвам «смутного времени» с блокпоста часовню.
Нельзя сказать, что старый японский разведчик позаботился о команде, которая больше двух месяцев, с риском для жизни, рыскала по России и Монголии в поисках «рассыпанного» золотого запаса царской империи. Сразу по приезде в Харбин по приказу генерала Осамы экспедиции был предоставлен просторный особняк в тихом пригороде Харбина – в районе Модягоу.
Это был самый настоящий русский уголок с одноэтажными домами, окруженными палисадниками. Вокруг домов с резными наличниками и ставнями были разбиты клумбы, стояли уютные скамейки, на которых вечерами велись неторопливые беседы. Многие местные обитатели держали коров. Те паслись на зеленых пустырях, и вечерами улицы Модягоу оглашались протяжным мычанием и звяканьем колокольцев возвращающегося по дворам стада. В вечерней тишине из монастыря, чья стена белела за пустырем, плыли мерные удары колокола.
Другие части Харбина, Пристань и Новый город, были далеко не такими тихими. Название Пристань было связано с близостью к реке Сунгари – тут находился порт, была уйма лавок, магазинов, контор и гостиниц. Новый город считался центральным, самым шикарным районом города. Там располагалось правление Китайско-Восточной железной дороги, многочисленные конторы. Здесь были широкие проспекты, живописные скверы, здание Железнодорожного собрания, окруженное парком, летом там играл оркестр. На главной площади высился Свято-Николаевский собор, от которого вниз, с холма, спускалась широкая улица, упиравшаяся в здание Харбинского вокзала.
Берг и его команда оценили выбор Осамы-старшего: тихая обстановка, неторопливая русская речь вокруг и нелюбопытные соседи давали возможность по-настоящему отдохнуть и расслабиться после приключений в Забайкалье. У каждого была своя просторная комната – включая Надю Аверичеву и Марию Ханжикову.
Андрей учредил над Надей плотную опеку. Со своей читинской «сокамерницей» он часто уходил из дома и пропадал в городе с утра до позднего вчера. Сначала разыскивали родню Нади – это было нелегким делом, учитывая огромный наплыв эмигрантов из России. Потом просто бродили по улочкам этого своеобразного города – с одной стороны заграничного, с другой – будто перенесенного из прошлого века России.
Ханжикову опекал, естественно, Берг. Несколько отвыкшая в деревне от городской суеты Мария Родионовна понемногу переставала дичиться, стала чаще улыбаться. Бергу не терпелось расставить точки над «i» относительно короткой фразы на французском языке, услышанной от Ханжиковой на рельсах неподалеку от станции Борзя, но Мария вела себя так, будто никогда не говорила этого. Она держала себя с Бергом ровно, словно давняя знакомая. А он из деликатности ни словом, ни жестом не напоминал Ханжиковой об этом эпизоде.
Сам Берг был в восторге от Харбина, наполненного русской речью, русскими ресторанчиками, лавками и кафе. Однако на вопросы Безухого и Медникова – не подумывает ли шеф навсегда переселиться из шумного Шанхая сюда, в «почти взаправдешную» Россию – Берг с легким укором качал головой. Он и в мыслях не держал уехать далеко от могилы жены, его Настеньки…
Однажды, во время одной из прогулок, Ханжикова, словно между прочим, поинтересовалась: почему Берг и его товарищи не торопятся возвращаться в Шанхай?
Агасфер на мгновение замялся: сказать правду о настоящих целях его экспедиции на Дальнем Востоке он не мог, а врать не хотелось. Тронув Марию за локоть, он указал глазами на удобную скамью под липами, уже тронутыми желтой рукой осени. Усадив ее и устроившись рядом, он ответил вопросом на вопрос:
– А вам здесь, в Харбине, не нравится? У меня тут, признаться, просто душа отдыхает! Последние два десятка лет я прожил в шумном и суетливом Шанхае, Мария Родионовна. И когда нынешней весной собирался в Россию, я почему-то так ее себе и представлял – спокойной и патриархальной, как здесь… Я в Китае не с закрытыми глазами жил – и про изменения в России знал, и газеты читал, и знакомые со мной впечатлениями о нынешней России делились. Но все же, признаться, первые впечатления о русском Дальнем Востоке – сродни разочарованию. Как-то сразу, едва мы приехали в Читу, осознал: другой Россия стала, чужой… В мачеху, знаете ли, превратилась… А здесь – ну чем не тихий уездный город где-нибудь в средней полосе? Как вы полагаете, Мария Родионовна?
– И мне здесь нравится, – вздохнула Ханжикова. – Тем более что Россия-то на моих глазах в 17–18 годах ломалась. Оно больнее, знаете ли, когда что-то на твоих глазах в прах превращается – а ты бессилен помешать или что-либо изменить. Подумать только: еще пять лет назад все казалось ясным, прочным, незыблемым – и вот все наперекосяк… Мы с моим драгоценным супругом планировали переезд в Петербург, поездку в Европу – и на тебе, поехала! В заларинскую глушь…
Берг не мог не отметить, что Мария впервые за время знакомства упомянула про свое замужество. Бросив на женщину быстрый взгляд, он с деланной небрежностью поинтересовался:
– Драгоценным супругом, вы сказали? Что-то, воля ваша, это определение у вас кисловатым вышло, Мария Родионовна. Или мне показалось?
– Ничего вам не показалось, – снова вздохнула Ханжикова. – Хотите, Михаил Карлович, я вам про себя немножко расскажу? Если вам интересно, конечно?
– Не смею настаивать – но сделайте одолжение!
– Ну, родилась я, как вы знаете, в Иркутске. До революции наш город называли Восточным Парижем, Сибирским Петербургом, Сибирскими Афинами – правда, очень красивый город был. Купеческий – в лучшем смысле этого слова! И купеческие особняки определяли городскую архитектуру – они были основательными, просторными, как правило, двухэтажными, с большими окнами, часто с балконами или лоджиями на втором этаже. Дом сибирского купца – как правило, деревянный двухэтажный, на каменном полуподвале. На втором этаже обычно жил сам купец со своей семьей, на первом располагалась лавка, контора, кухня, жили дальние родственники и прислуга. Само здание было, как правило, крыто железом, богато украшено резьбой по дереву. В таких домах находили приют любители театра, музыки, изящной словесности. Непременный атрибут сибирского купца – многотомная библиотека, а то и художественная галерея. И было все это не только личной гордостью владельца, но и яркой достопримечательностью всего города…
Покосившись на Берга, Мария Родионовна рассмеялась:
– У вас сейчас лицо такое, Михаил Карлович… Слушаете и думаете наверняка: чего это дочь железнодорожника про купеческие особняки рассказывает? Признайтесь!