– Тогда я могилку для парней выкопаю, пожалуй, Миша, – заявил он. – А то нехорошо, не по-христиански как-то… Понаедут завтра, суета с этим кладом начнется – никто о летчиках и не вспомнит! А то и Витька Проперухин пораньше налетит, вообще войнушка начнется…

– Совсем не праздное опасение, – согласился Алдошин. – Так вот ты против кого с ночи вооружился, спишь с ружьем в обнимку… Не буду скрывать, Саня, есть у меня, дней уже несколько, неприятное ощущение, что подглядывают за нами.

– Аналогично, Миша…

– Старые мы с тобой, Саня, становимся, – вздохнул Алдошин. – Чем старее, тем сентиментальнее… Я сейчас лопаты и кирку принесу, место присмотрел тут повыше, на пригорке. С видом на море. Ты поднимись пока, погляди – интересно, совпадет ли выбор?

Вечером, управившись с захоронением летчиков, приятели поснимали большую часть шнуров, обозначавших границы участков. Можно было поднапрячься и закончить работу, но Алдошин решил, что спать надо нынче лечь пораньше: как завтрашний день сложится – еще неизвестно.

В море вышли, как Алдошин и наметил, в 5 часов утра, с отливом. Он же и настоял, чтобы ехать вместе: оставлять приятеля на Каменном пляже одного категорически не хотелось.

Караул тут устраивать нечего, рассудил Алдошин. Если проперухинская команда налетит – Морин все равно один ничего не сделает. Только пострадать со своей самоотверженностью может. Да и не подряжались они клады охранять…

Чтобы не привлекать внимания возможных соглядатаев, от берега отошли без мотора, на веслах. Аккумуляторный прожектор не включали, ориентировались на ломаную линию высокого берега, чернеющею на фоне более светлого неба. Когда береговая линия растворилась между морем и небом, Алдошин завел мотор и на малых оборотах стал забирать левее, на север.

Когда Каменный пляж остался далеко позади, Морин включил носовой прожектор. Попасть на камни приятели не боялись: знали, что нет их тут. А вот влететь в браконьерскую сеть и намотать ее на винт совсем не хотелось.

Через полчаса развиднелось, прожектор стал не нужен. Однако скорость уменьшилась: теперь моторка шла под сильным порывистым прижимным ветром, и приходилось все время делать поправки на снос к берегу.

К пирсу Стародубского подошли около семи часов. Приготовились было поскучать в одиночестве, однако посланец Абвера уже поджидал их. Семен сидел на какой-то бочке, рядом высилась шкафоподобная фигура в черном костюме, белой сорочке и галстуке. В руке у фигуры было короткое помповое ружье, казавшееся при его габаритах игрушкой, пиджак под левым рукавом внушительно оттопыривался. Фоном был огромный джип «тундра» с кунгом, из которого выглядывали еще две физиономии.

С Алдошиным Семен поздоровался как со старым добрым знакомым: одновременно с крепким рукопожатием обнял за плечи левой рукой, хлопнул по лопаткам.

– Слышал, слышал! Отличился, молодчик! – Семен повернулся к Морину, возившемуся с причальным концом, шагнул навстречу. – Привет, искатель! Давай знакомиться: Семен.

Алдошин оценивающе оглядел габариты «шкафа», покосился на джип:

– Семен, я не уверен, что смогу взять на борт все твою команду. Если и остальные двое имеют такие же параметры, то потонем! Предупреждать надо, я б Саню тогда в лагере оставил…

– Не бери в голову, Миша! – перебил Мезенцев. – С нами только один поедет, остальные на страховке здесь останутся.

– Так и один… Он же увидит наше добро, – понизил голос Алдошин. – Ничего? Шеф санкционировал?

– У него сила не в голове, Миша! – хохотнул Семен. – Как говорят наши друзья в Латинской Америке, это просто «одноразовая посуда»! Арендован Владиславом Николаевичем у местного знакомого. Мы его используем – и забудем. И он, пока до своего шефа доедет, забудет о том, что видел. Поехали, что ли? Как я понимаю, добро там без присмотра осталось? Вот этого Владислав Николаевич не простит, если что! Поручкаться с «одноразовым шкафом» Алдошин не решился: кивнул и показал рукой на лодку. Заранее сморщился, представляя, как «шкаф», чего доброго, попытается спрыгнуть в лодку. Однако тот, не побоявшись запачкать костюм, сел на грязные доски причала и соскользнул в лодку, почти не качнув ее. Ружье и подхваченной с пирса объемистой черной сумки «шкаф» из своих лапищ так и не выпустил.

– Ну, давай, Миша! Рассказывай, что у тебя тут происходит. И как ты дошел до жизни такой, – пошутил Семен, едва лодка отошла от пирса. – Шефа ты и расстроил, и огорчил одновременно. «На стакан подсел» сразу после твоего звонка. С самого Сан-Франциско в рот ведь не брал!

Выслушав рассказ Алдошина, Семен несколько минут помолчал, осмысливая услышанное и легко посвистывая. Вопросов по ходу рассказа задал всего два: остались ли координаты Милки-Подстилки? И не включал ли Алдошин свою рацию после отъезда туристов? Отрицательные ответы Семена не огорчили.