Глава четвертая

Подружка с рожками

И что такое Папуша подлила в отвар? Могу лишь предположить, что старому цыгану и Генрику досталось сонное зелье, а мне напротив, бодрящее. И не просто бодрящее, а очень-очень бодрящее… И как эта маленькая ведьма умудрилась сделать все незаметно? Впрочем, она могла ничего не скрывать, кто догадается, что кроме ароматных трав в отвар добавлены и другие травки?

Лестно, конечно, что на старости лет ко мне неравнодушны молодые женщины, но все хорошо в меру.

Заснул лишь под утро, сознавая, что и спать-то осталось всего ничего, но как только закрыл глаза, услышал душераздирающие звуки: не то кого-то резали, не то из живого человека кишки на руку наматывали. Сквозь сон не сразу сообразил, что где-то сверху гнусно блеет коза. Судя по цоканью копытец, скотина залезла на крышу. Нет, не копытца у нее, а копытища, как у слона. Что, у слонов нет копыт? Значит по крыше бродит верблюд.

Папуша заворочалась и, не открывая глаз, пообещала козе что-то недоброе и нехорошее. Всех цыганских угроз и пожеланий я не понял, но слово «кар» опознал, равно как и то, что в отношении мелкой рогатой скотинки его используют не по назначению, не туда, куда это делают козлы. Решив, что продолжу спать, а наверху пусть коза блеет, а то и дракон орет, был вытащен из дремы нежданным вопросом и толчком под бок:

— Артакс, а ты доить умеешь?

— Кого? — спросонок не понял я.

— Козу, кого же еще? Не меня ж… — сонно вымолвила Папуша, приподнимаясь с постели. Широко зевнув, цыганка сказала: — Не коза это, а миньжа с рогами. Сходи, подои, а я еще немножко посплю.

Как ни странно, но слово «миньжа» я понял, хотя раньше его не слышал. Надо запомнить. Подкатишь к какой-нибудь барышне, шепнешь на ушко. М-да… Какие мне барышни, если я уже почти женатый человек.

— Не мужское это дело коз с девками доить, — буркнул я, пытаясь удержать одеяло, потянувшееся следом за неохотно поднимающейся с постели цыганкой.

— Ага, за что не возьмешься, так все немужское дело, — фыркнула цыганка, собирая раскиданную по комнатке одежду. — Из-за тебя всю ночь не спала, жеребец…

Я же еще и виноват? Ну и ну. Зевнув так, что едва не вывихнул челюсть, спросил:

— Козу-то где сперли? Отцу твоему лошадей мало, за коз принялся?

— Чего это — сперли? Если цыгане, так только крадут, да? Сама она пришла, еще по осени, и с козленком, — недовольно сказала Папуша, принимаясь одевать на себя многочисленные юбки. — И как их не съели-то по дороге? Лучше бы ее волки загрызли, вместе с выродком, хоть кому-то радость. Корми ее теперь, дои. И капризничает — что не по ней, сразу орет — бе-бе-бе, или ме-ме-ме. И чистюля, словно не коза, а графиня. Попробуй-ка в пойле руку обмочи — жрать не станет, жопу выставит, и копытом бьет. А козленок козлом стал, чуть что — бодаться лезет. Этак всех посетителей отгонит. И воняет, словно рыцарь в походе.

— На мясо пустите, и козла, и козлуху, — хмуро посоветовал я, пропуская мимо ушей гнусные намеки. Уж кто-кто, а я, как рыцарь, не пахну и в походах стараюсь мыться почаще. А цыгане тоже не ландышами пахнут.

— На мясо?! — всплеснула руками Папуша. — Тебя самого надо на мясо пустить! Что с тебя взять? Гаджо, он и есть гаджо. Мне теперь есть с кем добрым словом перекинуться, а ты — на мясо пусти. Да мне Биля словно сестра родная, или подруга! Я ей говорю, а она все понимает и отвечает, только по-своему. Дадо иной день слова не молвит, сидит, молчит и в стенку глядит. Я его как-то раз сама хотела отправить коня скрасть, да куда ему, старый стал. А козел, — засмеялась цыганка, — как-то дадо так боднул под зад, что тот улетел. Но сам виноват — он при Биле меня ругать стал, а козел защищал. Дадо за палку схватился, отходил козла, а тому неймется, все равно бодаться бросается. Дадо его тоже хотел на мясо пустить, да я не дала. Потом помирились, оба довольны. Точно — старый да малый.

Вот и пойми этих женщин. И блеет коза — плохо, спать мешает, и капризная, а лучше ее все равно нет. То она нехорошее слово с рогами, то сестра родная. Зато козел правильный — цыгана бодает. Зарке полезно, чтобы ему раз-другой под зад дали.

Папуша ушла доить козу. Я попытался заснуть, задремал даже, а сквозь дрему в башку пришла шальная мысль — а не взять ли цыганку домой? Вон, барон Кренек, хоть и насквозь благородный, а открыто держит любовницу, не считая служанок, а супруга, как и положено верной жене, всегда держит в спальне кувшин с теплой водой, чтобы омыть усталому мужу руки и чресла. И все баронессу хвалят за ее мудрость и понимание. Уже знаю, что в Силингии мать перед свадьбой дает напутствие дочери — мол, ты выходишь замуж, приобретаешь господина. Тебе очень повезет, если он будет хорошо к тебе относится, но может так получится, что твой муж будет скрягой, либо мотом.