Засада… Вот на кого только? Себя, как объект для нападения, отметаю сразу — кому я нужен, да и кто мог узнать, что поеду здесь и сейчас? На купцов? Вполне возможно, но на обозы не охотятся наобум. Засядешь, так можно прождать и до бесконечности. Купцов «пасут», «вываживают» в течение недели, а то и месяца, наблюдают за ними, передают по цепочке, а уже потом нападают. Чаще всего в обозах имеются наводчики, или разбойники оставляют сообщников на постоялых дворах, чтобы передавали весточки в лес, к тутошним «добрым малым». Да и классические разбойники, живущие круглый год в лесу, — редкая штука. Нет, нынешние грабители предпочитают жить дома, в тепле, рядом с женой, мыться хотя бы раз в месяц, а выходят на «промысел» лишь тогда, когда твердо знают, что добыча идет прямо в руки.

Купеческие караваны здесь ходят редко, предпочитая дальнюю дорогу, ибо репутация Шварцвальда пока остается скверной, а тех, кто не боится пройти через Черный лес, останавливать себе дороже. Видел я обоз гномов — от эскадрона отмашутся, а не то, что от каких-то лесных бродяг. Так на кого устраивали засаду? Крутится в голове одна мысль, но, если она верна, значит, дела в герцогстве очень хреновы.

— А… ме… т-а-мм… — услышал я рядом.

Мой слуга, встав на телегу во весь рост, принялся размахивать руками и о чем-то говорить, но получалось плохо.

— Четко скажи, а не блей! — рявкнул я так, что откуда-то сверху упала испуганная белка, а мой слуга едва не брякнулся оземь. Пришлось понизить голос, и уже ласково попросить: — Генрик, дяденька добрый, бить он тебя не станет, но ты расскажи, что увидел?

Слуга вообще впал в ступор, пришлось его малость потрясти, и только тогда он сумел взять себя в руки и ответить нормальным голосом, указывая в сторону:

— Вон, тамотка, господин граф, смотрите.

М-да… Не люблю ошибаться, но это как раз тот случай, когда хотелось бы оказаться неправым. Увы, но я снова был прав, потому что засада организована на гонца герцога Силинга. Вот и он сам — привязанный к дереву, а на ветвях уже сидят мудрые нахохлившие вороны, в ожидании, когда живые уйдут.

Тело еще не успело остыть, хотя на холоде кровь остывает быстро. Умер гонец час, от силы, часа два назад. Написал бы, что в глазах застыл ужас, но глаза выколоты, лицо в порезах и ссадинах, одежда в крови. Пальцы почерневшие, переломанные. Похоже, парня жестоко пытали, потом убили ударом в сердце. Еще и ограбили. Карманы вывернуты, сапоги сняты, оружия нет. И не хватает сюрко. Стало быть, не случайные разбойники. Ткань, должно быть, пропиталась кровью, и не годится даже на половую тряпку. А коли и годится, так дураков нет таскать с собой черно-белую накидку с гербом Силинга. Скорее всего, сюрко убийцы прихватили с собой, в качестве доказательства.

Какую тайну пытались выяснить? И задаваться вопросом — выдал ли гонец тайну, нет ли, глупо. Разумеется, выдал. Допускаю, что существуют на свете люди, стойко переносящие истязания, но сам я за всю жизнь таких не встречал. Но неужели вызов в столицу малоизвестного Артакса, такая тайна, за которую убивают?

А главное — зачем убивать? Что, о приказе Силинга нельзя было узнать от какого-нибудь писаря, от герцогской фаворитки, или от конюха? И во что такое меня впутывает мой сюзерен? Здесь пахнет, как минимум, заговором против правящего герцога. Один уже был, когда попытались избавиться от наследника. И что, уже второй? Ну, пусть оммажа я герцогу не давал, но что это меняет? Раз не отказался от титула, стало быть, я теперь вассал герцога с потрохами и мне придется защищать интересы своего сюзерена. Коли так, придется везти мертвеца в столицу.

— Генрик, иди сюда, — позвал я слугу. — Когда парень на негнущихся ногах подошел, кивнул. — Перерезай веревки.

На слугу было больно смотреть, но он делал успехи. В обморок не упал, истерику не устроил.

Труп гонца мы уложили на телегу, прикрыли рогожей, а сверху еще и сеном. Ни к чему, чтобы все видели мертвеца. Вполне возможно, что злоумышленников не трое, а больше.

Мой возница собирал иней с деревьев, тер руки о замерзшую землю, тихонько скулил. Смеяться над парнем не стал, понимаю, как тяжело дотрагиваться до покойника, ощущать на своих ладонях холод и липкую кровь. Самому когда-то было неприятно, но ничего, попривык, да и перчатки завел. Вот, доедем до ближайшего колодца, или наткнемся на ручеек, то руки вымоем с мылом. А потом и одежду постираем. Но все потом.

Чтобы отвлечь парня от мрачных мыслей, спросил:

— Увидел что-нибудь любопытное? Ну, следы какие-нибудь?

— Про людей ничего не скажу, не знаю, — вздохнул Генрик. — Но коняшек здесь вначале три было, потом четыре.

Все правильно. Трое убийц и трое коней. Четвертая лошадь гонца.

— Молодец, — похвалил я парня. — Что-нибудь еще?