– Я всегда буду опережать тебя, Римо. И это очень большое дело. А теперь присядь.

Римо с угрюмым видом подошел к своему татами. Чиун сделал то же самое. Они синхронно скрестили ноги и опустились на татами, приняв классическую позу лотоса. Они сидели совершенно неподвижно, как изваяния, выпрямив спины и подняв головы, устремив друг на друга ничего не выражающие взгляды – мастер Синанджу и его верный ученик и наследник. Две культуры, две цивилизации с разным пониманием своей ответственности перед миром.

– Великая скорбь, подобно жестокому ворону, вонзила свои когти в твое сердце, сын мой, – начал Чиун.

Римо опустил голову:

– Я убил невинного человека. Практически на глазах его семьи.

Кореец печально кивнул:

– Да, это трагедия. И для них, и для тебя.

– Как бы я ни хотел, уже ничего не исправишь.

– Мы несем смерть. Если мы наносим удар, то смерть неотвратима.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова...

– Скорбеть?

– Нет. Убить.

Чиун наморщил пергаментный лоб:

– Ты не убиваешь. Убить может любой дурак. Убивают неопытные новички. Убивают солдаты. Убивают палачи. Мы же устанавливаем порядок. Если злодей досаждает королевству и с ним не в состоянии справиться целая армия, приходим на помощь мы. Мы – целители.

– Ты сейчас говоришь так же, как Смит.

– Все люди смертны. Человек, которого ты устранил, мог умереть в свой срок или раньше срока. Или через двести – триста лет. Кто знает и кому есть до этого дело?

– Мне. Это я лишил его жизни, лишил возможности видеть, как растет его дочь. Я загубил жизнь его жены.

– Возможно, они воссоединятся в следующей жизни.

– Твои россказни про реинкарнацию – это бред. Я сыт им по горло.

Чиун потупил взор: