— Я знаю французский язык отлично, на нем будем разговаривать, хотя владею еще тремя. Итак. Ты кто? Что тебя от меня надо?
— Это просто. Я один из тех, кому вы заплатите за поимку вашей непредсказуемой Софии.
— Тогда почему привязал меня голой к креслу?
— Люблю общаться с обнаженными натурами, я, можно сказать, художественная натура, люблю писать портреты с помощью отточенного ножа и ядовитых инъекций. Всегда получалось необычайно красиво. Многие готовы были платить огромные деньги, но вели себя крайне неразумно и провоцировали активизацию моих высокохудожественных талантов. Да, забыл подчеркнуть одну свою особенность: я — человек увлекающийся и, начав писать очередное полотно, не могу остановиться до полного завершения портрета в багровых тонах и вылезших из орбит от воздействия яда прекрасных глаз своих натурщиков. Вкратце примерно так. Все зависит от того, насколько вы разумны и обожаете ли подобные инсталляции.
— А все это зачем? — кивнула головой Анна Сергеевна на кофейный столик.
— Ну я же только что все подробно описал, а ножи всегда со мной, без них я — никуда. Чем вы слушаете? Или мне сделать пару зарисовок, так сказать, небольших графических работ? Мне иногда нравится доставлять людям боль, тогда они становятся более откровенными.
— Ты садист?
— Несмотря на обширную практику — начинающий, к сожалению, начинающий и пока не очень умелый. Получается очень, с моей точки зрения красиво, но больно для натурщиков. А я страшно не люблю их вопли ужаса и боли, начинаю злиться и только шире улыбаюсь. Как вам это? — мило улыбнувшись, сказал я, поигрывая ножом Боуи и бросая плотоядные нетерпеливые взгляды в сторону шприцов.
— Ты не боишься, что сюда могут войти?
Нас никто не побеспокоит, я смог договориться со всеми. А в мертвецов-зомби, шатающихся по коридорам этой виллы я не верю.
— Информация, а потом деньги.
— Что ты хочешь знать?
— Все. С первой минуты вашего появления рядом с господином Морозовым и до начала нашей милой беседы.
— Пошел к черту. На кого ты работаешь?
— На очень влиятельную особу и очень прошу вас, не вынуждать меня применять жесткие методы общения, не злите меня, мои нервы до предела расшатаны художественной практикой.
— Я тебя не боюсь и ничего ты мне не сделаешь.
— Правильно, и не надо бояться, сегодня я пока в хорошем настроении и резать ваше неплохое тело я пока не буду, а сделаю один такой укольчик. Но он не простой, а содержащий яд одной очаровательной жабки. Жертва погибает не сразу, а через три-четыре часа. Особенно тяжело переносятся последние тридцать минут жизни. Лопаются капилляры в глазах, в носу, в ушах и в гортани. Человека постоянно выкручивает в страшных болезненных судорогах, когда он начинает, захлебываться собственной кровью. После кончины, тело за считанные минуты раздувается, и интенсивно разлагается, источая зловоние. Спустя сутки вся органика тела стекает со скелета, получается отличное наглядное пособие для медицинских заведений. Начнем говорить, или примем укол? Я очень добрый человек и всегда иду навстречу просьбам людей, как скажете, так и сделаем, все в ваших руках.
— Ты ничего мне не сделаешь, — с ненавистью, глядя мне в глаза процедила сквозь зубы Анна Сергеевна. — Вернется Хромой, он тебя здесь закопает. Нет, не закопает, он повесит твой скелет на ближайшем дереве в назидание всем, а перед этим, воспользуется твоим ядом.
— Я хотел, как лучше, а получается, как всегда, — спокойно сказал я и стал вскрывать упаковку со шприцем.
Наполнив шприц трикотином, я, мерзко ухмыляясь, подошел к мачехе. Задергалась дамочка, в глазах появился животный страх, приняла мой блеф за чистую монету. Не обращая внимания на ее телодвижения, воткнул шприц в правое предплечье и ввел препарат. От него никто не пострадает, естественно, если нет аллергии именно на это лекарственное средство. Включил видеокамеру на запись.