Холод планомерно опутывал не только тело, но и не пропавшее пока сознание.

Вместе с холодом накатывал тягучий липкий сон. Также ровно, также планомерно, словно паук, опутывающий попавшую в сети бабочку. Вот уже ни усиков, ни смешных узоров на крыльях – все сплошная паутина, сплошное ничто, мешочек с продуктами, подвешенный на ниточке.

Этот образ заставил Никиту встряхнуться, пошевелиться. Сразу стало теплее. То ли от непогасшего внутреннего пламени, то ли от внешнего пространственного тепла, но по телу заструились, совсем было закисшие кровеносные шарики. Никита сначала с трудом, но потом всё быстрее и быстрее работал руками, крутил головой, торсом, ногами, будто ехал на велосипеде. Наконец, начал приседать. Это вконец вернуло сознание в норму, зрение обострилось, слух тоже. Пространство стало сжиматься и разжиматься, превращаться в ощутимое, реальное, трёхмерное.

Вскоре стало совсем тепло. Хотя это понятие было пока ещё нереальным. Но Никита вдруг очутился в обыкновенной русской избе, похожей на миллионы других таких же. Действительно, перед глазами ясно проступили очертания бревенчатых стен настоящей русской избы! Если Ангел, либо его дружок-генерал бросили непокорного в русской избе, то никакого наказания смертью или обморожением у них не получится. Брёвна, заготавливаемые для сруба русской избы, сначала вымачивали, как и лыко для лаптей, в болоте без доступа воздуха. Потом три года сушили и лишь после этого брались делать сруб. Но срубленный из таких брёвен дом, никогда не позволял хозяйничать злым отрицательным энергиям.

Стоп! Что-то тут всё же не так. Русская изба – это хорошо! Но внутри было до боли знакомое убранство и деревенская мебель: вон сундук, закованный крест-накрест металлическими полосами; широкие лавки по стене; большой стол, покрытый чистой, вышитой петухами, скатертью; вместительная кровать… Где-то, когда-то картинка эта попадалась на жизненном пути Никиты. Вот только вспомнить бы где?

Наружная дверь с низкой притолокой, меж тем, надсадно скрипнув, медленно открылась. В щель проникла струйка свежего сквозняка, разогнавшего в мгновенье ока кислый межвременный неземной холод.

В дверную щель сначала просунул голову и оглядел избу белобрысый мальчишка. Дверь ещё раз длинно, с противной надсадностью, скрипнула, и в избу вошёл мальчик в сатиновой синей рубашке, шароварах и китайских кедах. В деревне – кеды? Китайские?

Китайские!

Никита узнал их, эти кеды. Воспоминание отпечаталось в графе незабываемых на всю оставшуюся жизнь. Ему было четыре года. Нет, пять. До школы жил у бабушки в деревне. Родители только наведывались. Иногда. У взрослых свои заморочки. В одно из намеченных по родительскому графику свиданий, отец привёз из Москвы подарок – такого в деревне ни у кого не было! – китайские кеды. Тогда это была настоящая диковинка. (Наши младшие братья китайцы – мир-дрючба – принялись после фестиваля в пятьдесят третьем завоёвывать российский рынок). Все деревенские ребята завидовали. Даже Никита сам себе завидовал, но с гордостью щеголял в кедах даже в непогодь.

Мальчик вошёл в избу, покосился на кровать – видимо там кто-то спал. Он на цыпочках, осторожно, чтобы не разбудить, прокрался к кровати и застыл на несколько мгновений в неудобной позе, будто цапля, высматривающая лягушку.

На кровати лежала девочка. Укрытую толстым ватным одеялом, расшитым цветными лоскутками, её можно было запросто не заметить, но мальчик… он шёл именно к ней. Может быть, даже знал, что она сейчас спит.

Постояв ещё несколько мгновений, пацан вдруг порывисто наклонился, поцеловал её в пухлые губы и опрометью кинулся прятаться за спинкой кровати в изголовье. Прошла минута, две. Всё было тихо. Хулиган осторожно выглянул из-за спинки кровати, прислушался. Девочка дышала ровно, спала. Мальчик снова выбрался на исходную позицию, снова застыл перед ней, собираясь с духом. Потом резко нагнулся. Поцеловал! Но так и остался лежать сверху.

Ловкие девичьи руки выскользнули из-под одеяла, обвили его за шею, притянули. Девочка целовала его с ненасытностью взрослой женщины. Несколько минут они барахтались на кровати таким незадачливым бутербродом с прослойкой из лоскутного одеяла. Наконец мальчик вырвался, сел на кровати весь припунцовленный от стыда – застукали! – от смущения, от неожиданности. Неожиданности её поведения.

– Галька, ты чё? – отдувался он. – Чуть не задушила!

– А зачем ты меня целовал? – засмеялась она.

Мальчик тряхнул головой, дескать, всё тебе показалось, нужна ты больно?!

Девочка же поправила маленькой ручкой прядку волос, выбившуюся из-за уха. Поправила кокетливым движением взрослой женщины! Непрошенный гость заворожено смотрел на обнажённую руку.

– Ты чево, – она опять улыбнулась, – любишь, а сказать боишься?

В следующую секунду мальчик пулей вылетел из избы, а вслед ему катился весёлый смех его крали.

Никита стоял посреди избы с бледным лицом, глаза сверкали, грудь учащённо вздымалась, будто он задыхался от увиденного.