— Да уж.

— Арти, мне страшно, — сказала Соня, — я не хочу снова с ним встречаться. Я даже не смерти боюсь, но чую что-то такое… как в стражах, только в сто раз хуже.

— Иди сюда, — сказал я, и похлопал по кровати рядом.

Соня подошла, сначала села на краешек, потом откинулась и легла головой на мою руку. Я притянул её к себе и обнял.

— Давай бояться вместе, — сказал я.

Я не видел, но чувствовал, что она улыбнулась.

— Как мягко… — сказала она.

— И прохладно, — добавил я.

— Гляди-ка. Кондиционер светится!

И действительно, над внутренним блоком было видно странное синеватое свечение.

— Лампы дезинфекции, — сообразил я.

— Вот бы это были лучи невидимости! — Сказала Соня, — включаешь — и нас словно нет. Ни для кого!

— Город довольно большой, — сказал я, — не знаю, решится ли он просто так разгуливать по улицам и заглядывать в каждый дом… мне кажется, у нас есть шансы.

— Хорошо бы ты был прав, Арти…

Мы лежали так довольно долго. Рука затекла, но я осторожно шевелил ей, чтобы восстановить кровообращение, но не убирать. Соня задремала.

После захода солнца звуки города изменились. Почти не слышно мотоциклетных моторов. Машины стали ездить гораздо реже. Но голоса людей всё ещё доносились: кто-то смеялся, кто-то спорил. И вот это гул большого человеческого муравейника успокаивал, убаюкивал. Я тоже чуть не отключился, несмотря на неудобство в руке. Возможно, я даже немного дремал, мечтая о новом лете на родине и заброшках, которые несут тайны — но не опасные, а захватывающие.

В какой-то момент я понял, что город затих. Не слышно больше голосов. Только лёгкий ветерок шевелит обгоревшие листья на ближайших деревьях да гонит мусор по пустынным улицам. Эта тишина была какой-то неправильной. Напряжённой.

Стараясь не потревожить Соню, я убрал руку и поднялся с кровати. Подошёл к окну и приоткрыл занавеску.

Мы находились на первом этаже, и от улицы нас отделял невысокий забор, заросший какой-то растительностью. Напротив всё так же высилась громада древнего дворца.

На улице никого не было. Даже свет в окнах соседних домах не горел, только одинокая лампа городского освещения на перекрёстке.