«Николай Дмитриевич Яковлев в годы войны с Германией и после войны занимал высокий пост в Министерстве обороны, на котором ему довелось постоянно общаться с Верховным Главнокомандующим. Редко выпадал день, когда его не вызывал бы Сталин, а ежедневные телефонные звонки от Сталина стали для маршала артиллерии обычным делом. Сталин хорошо знал его и высоко ценил. Но во время войны в Корее в судьбе маршала произошла катастрофическая перемена, совершенно неожиданная и для него самого, и для тех, кто его знал.

Из Кореи начали поступать донесения, что в зенитных пушках, недавно принятых на вооружение, противооткатные пружины ломаются, не выдерживая заданного по ТУ количества выстрелов. Николай Дмитриевич распорядился в качестве временной меры немедленно снабдить войска увеличенным количеством запасных пружин, пока в промышленности разберутся и устранят причины выявившегося дефекта. Но личные недоброжелатели раздули эту историю перед Сталиным. Маршал был отстранен от должности и арестован. Освободили его после ареста Берия, и ему было поручено председательствовать в Государственной комиссии по испытаниям системы С-25. В его назначении угадывался намёк на то, что эту систему, созданную под непосредственным началом Берия за спиной и без участия военных, можно даже забраковать, а впустую затраченные средства вменить в вину тому же Берия, от которого пострадал и сам Николай Дмитриевич. Но и без этого глубоко подспудного смысла его миссии положение маршала как председателя Госкомиссии оказалось очень трудным. Арест и всё, что за ним последовало, надломило его, превратило в «решениебоязненного» человека. Он стал воспитывать и насаждать вокруг себя перестраховщину, прежде всего – в аппарате заказывающего главка, который начал формировать из числа офицеров, ранее работавших у Рябикова в ТГУ. Его девиз для работников нового главка гласил:

– Прежде чем подписать какую-нибудь бумагу, убедись, что если за нее начнут сажать в тюрьму, то ты будешь в конце списка, а первые номера уступи разработчикам.

Николаю Дмитриевичу, по натуре исключительно добросовестному и дотошному, пришлось начинать с того, чтобы Госкомиссия досконально изучила все возможности системы С-25, все ее плюсы и особенно минусы. Выявление каждого минуса ставилось офицерам в плюс и щедро поощрялось по служебной линии. Свои плюсы система воочию демонстрировала стрельбами по реальным самолетам на полигоне. Но минусы были сильнее, потому что извлекались из воображения. Бесконечные дебаты вокруг них велись и на полигоне, и в московских кабинетах, и на головном объекте системы, но везде они были одинаковыми, так как в постановке вопросов был общий дирижер.

Появились предложения проверить работу системы в условиях радиопомех, хотя пробные облеты показали, что разработанные в ЦНИИ Минобороны источники помех слабоваты, чтобы забить станцию Б-200. Но, несмотря на это, наиболее острые споры между военными и промышленностью велись именно по помехозащищенности системы. Помню, как-то вызвал меня первый замминистра среднего машиностроения Б. Л. Ванников, которому КБ-1 подчинялось через Главспецмаш. Он сказал мне, что к нему сейчас подъедет маршал Яковлев с вопросами, касающимися системы С-25.

Встречая Яковлева и двух генералов, Ванников сказал:

– Рад приветствовать вас. И еще более буду рад узнать, как долго вы собираетесь еще тянуть резину с приемкой системы С-25.

Пропустив эти слова как бы мимо ушей, Яковлев решил с ходу повести разговор в заранее продуманном направлении:

– Всё это хорошо, что мы постреливаем на полигоне, но всё это – в тепличных условиях: всего лишь с четырьмя стрельбовыми каналами, самолеты-мишени идут без постановки активных и пассивных помех.

– Нарушители наших воздушных границ, о которых мы чуть ли не каждый день узнаем из газет, тоже ходят без всяких помех, но на высотах, где их могут до стать только зенитные ракеты. А мы ведём пустые словопрения вместо того, чтобы делать дело. И ещё скажу вам: запустите на зенитно-ракетный комплекс самолеты с помехами, – и он их собьет. Не верите мне – спросите у разработчика. Верно я говорю? – спросил Ванников у меня.

Я утвердительно кивнул, только теперь поняв свою роль в этом разговоре, на которую рассчитывал Борис Львович.

– Вы пользуетесь тем, что у нас сейчас нет постановщиков помех, хотя теоретически ясно, что система не защищена от помех, – ответил маршал.

Я возразил ему:

– И практически и теоретически ясно, что система уже сейчас может работать при определенных плотностях помех. Пока у вас появятся более плотные помехи – появится и возможность бороться с ними.

– Вот и прекрасно. Проведите модернизацию системы, а потом мы ее испытаем в условиях помех и примем. И заодно введите на полигоне штатное число ракетных и целевых каналов.

– Такие вещи в один день, и даже в год, не делаются.

– А мы согласны подождать, – вступил в разговор один из генералов.

– По помехозащищенности у нас в КБ создана специальная головная лаборатория, туда собраны лучшие силы, и весь наш отдел практически ничем другим не занимается, если не считать разработку подвижного зенитно-ракетного комплекса С-75. Проверку противопомеховой аппаратуры начнём в Кратове, потом на полигоне и только после этого будем внедрять на объектах.

– Очень хорошо: подождём, когда вы дадите нам помехозащищенную, да еще и подвижную систему, – сказал другой генерал.

Ванников молча и внешне спокойно наблюдал, как генералы каждый мой чисто технический довод оборачивают в пользу того, чтобы систему в ее нынешнем виде не принимать. Но последние слова генерала вывели его за порог терпения, и он выпалил, обращаясь к маршалу: