Он, вздыхая и все понимая: «Да пока ничего не начертил».

Я: «То есть ты уже полтора часа сидишь и думаешь над комнатой мечты, но даже не попробовал ничего нарисовать? На тебя это непохоже».

Он: «Ну да, на меня это непохоже».

Я: «А я, когда подходил, слышал, как закрылась крышка ноутбука. Может быть, ты ничего не успел сделать, потому что был занят чем-то другим? Открой, пожалуйста, покажи, что ты там делал».

Он: «Я не буду открывать. Я играл. Без спроса».

Я: «Ну что же, мы об этом много раз говорили, беседовали, договаривались. Придется тебя наказать. Я не разрешаю тебе пользоваться ноутбуком неделю. Ты считаешь, это заслуженное наказание?»

Он молчит, кивает и тяжело вздыхает.

Через несколько дней мы едем на дачу — и тут наступает среда, день, когда на каникулах детям можно играть в компьютер. Двое других играют в игры, провинившийся повесил голову и страдает, охает, ахает, переживает, но молчит. И тут мне стало его так жалко, я понимаю, как ему обидно, что его брат с сестрой играют, а он нет, и мое отцовское сжавшееся сердце растаяло. Завожу его в отдельную комнату: «Ты ощутил тяжесть проступка? Тебе обидно сейчас, что ты не можешь играть? Хочется еще раз нарушать наши договоренности?» Абсолютно понимающий ребенок говорит мне, что жалеет о содеянном, что больше так поступать ему не хочется и если бы вернуть время назад, он бы такого больше не делал. Я хлопаю его по плечу, хвалю и… прощаю! Отменяю наказание. Говорю, что раз он так все прочувствовал и осознал, то пойду ему навстречу. Пусть играет.

Счастье, радость, обнимашки, благодарность.

10 мая. Последний день весенних каникул. Вся семья на первом этаже, каждый занят своим делом, и вот я замечаю, что одного нет, уже часа полтора, и это тот же мальчик, которого не было и тогда, в начале каникул. Поднимаюсь на второй этаж, иду громко, не крадусь на цыпочках, даю время, чтобы он услышал мои шаги заранее, ведь меньше всего на свете хочу увидеть, что он играет. За пару шагов до его двери слышу «ШЛЕП!», характерный звук закрывающейся крышки ноутбука, захожу и вижу сцену, как из кино. Ребенок летит (!) от своего стола и на лету разворачивает книжку, плюхается на кровать, понимает, что я его снова поймал, так как видел, что я его видел.

— Ты сейчас скажешь, что читаешь книжку? — спрашиваю.

Он все понимает. Он опоздал на две секунды. Его план, увы, не сработал.

— Я снова играл.

Разговор на этот раз был и со мной, и с женой (его мамой, в смысле), мы беседовали полтора часа. Спокойно, тихо, без криков, но очень четко и серьезно. Про умысел, зависимость, самоконтроль, важность слова, честь и достоинство, мужские качества и нашу боль. Было неприятно. Ноутбука он лишился на месяц, всех игр, соответственно, тоже. Ровно до 10 июня. Никаких больше поблажек, прощений, амнистий быть не может и не будет.

Но целый месяц я сам корил себя: зачем тогда, на даче, я проявил мягкотелость и простил его досрочно? Он лишен на месяц своего любимого хобби только потому, что папа оказался слишком сердобольным. Вот уж точно — благими намерениями выстлана дорога в ад.

Любящие родители наказывают ребенка не чтобы наказать, а чтобы остановить его, когда сам он остановиться не в состоянии. Наказание — как шлагбаум, не позволяющий ребенку перейти грань вседозволенности, после которой его сложно будет вернуть. Поэтому, увы, наказания нужны.