— Офигеть…

— Вот и я о том же.

— Так. И что дальше?

— А я не знаю. Получается, что я тебя спас, нас теперь двое, пусть и разных, и никому до этого дела нет. Всё остаётся как было.

Н-да… всё страньше и страньше. Я встал с брёвнышка, подошёл к своим изнывавшим от любопытства телохранителям, и сказал, что всё нормально, история за мной, а сейчас они свободны.

Ныряльщик тоже поднялся, и бродил по берегу туда-сюда, что-то бормоча под нос.

— Пойдём ко мне. Поедим, ты как?

— Да неплохо бы.

— Надо всё обдумать, и решить, что дальше делать. По крайней мере, если ты не врёшь..

— Да не вру я!

— Если ты не врёшь, значит, кто-то или что-то нас оберегают, что ли? Так получается?

— Не знаю. У меня голова кругом идёт. Если оберегает, то кто и зачем?

— А знаешь, я что подумал. Интересная штука выходит — мы не можем ничего изменить, по-крупному, я имею ввиду, ну там Гагарина спасти, или ещё что… и в тоже время менять свою жизнь вроде не запрещается. Ну сам помнишь — квартира, цыганка, козёл этот Коленька Никитин… да много чего.

— Ну да. Нам не дают, но и нас трогать не позволяют. Мистика какая-то.

— Скорее всего не мистика, а…

— А кто? Инопланетяне, вселенский разум, или просто побочный эффект чего-то? Эксперимента, например, или явления или процесса природного.

— Не знаю, даже и гадать не буду. Ладно, пойдём, голубцы болгарские разогреем. Или яишницу пожарим, или и то, и другое. Любишь голубцы-то?

— А ты?

— Да ладно, шучу я. Пойдём.

— Погоди. Ты вот что, попросись у матери со мной в деревню ко мне, ну то есть к Юрке, поехать, а? Я знаю, она отпустит. Не знаю почему, но мне это важным кажется.