Тебя не видели, но знали,
Что ты за ширмой в полумрак
Укрыта тучей эти дали
Вникать куда бессилен зрак
Но к ночи потеплевший ветер
На миг разбросил облак ряд
Коричневатый Гала-петер
Погонщик и ревнитель стад.
Покрыта мягкою шаплеткой
Порозовевших облаков
Гора была сплошным секретом
Не угадать поверх садов
Над строем черепичных кровель
Поверх мостов, где мчит экспресс
Вкруг поле-рис, рисо-картофель
Сосно-вишневый синелес
И изумительная Фудзияма
Юго-теплу наперекор
Свои снега взнесла упрямо
Небес синеющий простор.
«Стемнело, лодки не видны…»
Стемнело, лодки не видны…
Кому теперь придет в башку,
Что там, где так неясны сны
Счастливо рыбаки живут?
«Отель – у моря; вечный шум…»
Отель – у моря; вечный шум
Волны, дробящейся о берег.
Японской мы гравюры иге;
Ее затейности – всяк кум.
Ведь, не забыл ты, не отверг
Маэстро видов Хирошиге.
Благополучие
У гор, по моря брегу,
Где сосен ропот, дней
Я мчу, смеясь, телегу
Средь празднеств и огней
Я позабыл предбанник,
Где прелый пахнет лист,
Где одинокий странник
Хотел быть телом чист
Я позабыл наличье
Каких-то бед и зол
Я щебечу по-птичьи
Сойдя с крутых уклонов
В покоя славный дол
Среди удачи звонов.
1921. Осень
Сума
Срединное море Японии
Не колдун, не ворожея
После нищенства трущоб
Поселили нас жалея (?),
Любовались морем чтоб;
Чтоб с утра и до заката
Мы следили паруса,
Что скрываются крылато
В голубые небеса;
Чтоб вершили мы прогулки
У бунтующих зыбей;
Заходили в закоулки,
Где сияют темновзоры
Этих утренних детей
И звучат их разговоры.
Сума. 25 IX. 1921. 7 час. утра
(Поправлено. 1931. XII 8 час. веч.)
Санно-Номия (Кобэ)
(В ожидании приезда семьи из Иокогамы).
При станции Санно-Номия
Железнодорожный ресторан.
Хотя теперь такая рань,
Но кофе пью я – Еремия.
Обыкновенный из людей,
Включенный в странствия кавычки,
Я красок скорых чудодей,
Пиита я душой привычный.
Я кофе пью; – Санно-Номия
Мной посещается всегда.
Ведь здесь проходят поезда,
С которыми, неровен час,
В нежданный мне, в неведомый для вас
Примчится вдруг моя Мария.
25. IX. 7.20 утра. 1921
Молчаливая Фудзи
Тучи кучей снега встали,
Заслонив фиалки дали…
Глянь, над ними столь прекрасна
Фудзи, что всегда безгласна…
Вместе с тем – многоречива –
Островов японских диво;
Я ею восхищен из гама,
Что имя носит – Иокогама.
Август. 1921
Стихи, написанные на Киобаши (Гинза) в Токио, июнь 1921
Вспотела улица, считая солдат
Жара заедала всех.
Какого-то года неизвестных дат
Историков хриплосмех:
Что столько-то было убито войной.
Полями устлать потроха.
Хрюканье, хрип свиной.
Разорванных тел вороха!
Какого-то года полустертых дат
Мечтатель,
Забывший:
Меч – тать;
Свернувшийся, отпавший лист…
Древообделочник иль металлист.
«Итоо…»
Итоо
То – о
Око –
Сан
Имя нейсан
(по-русски –
Служанка,
сестра),
Что глазами,
как танка,
– востра…
«Улицы ночной улыбка…»
Улицы ночной улыбка
Не сети ль золотая рыбка?
Несете золото тая,
Ни се, ни то – зло лат тая.
«Ночи тьме…»
Ночи тьме
Сидели мусмэ[6]
– Одна молчалива
Пушистая слива
Другая звонка
до позвонка
Обе смотрели
– лучистые стрелы
Девы колчан –
Трепещущий стан.
Тяжесть тела Мусмэ
Мусмэ идет сейчас фуро[7]
Затянут оби[8] тонкий стан
Пусть девы – выпукло бедро
И грудь, – что формой Индостан.
Дождь сделал серым горизонт;
– Бумажный развернула зонт;
Стучат кокетливо гета[9]
То – нежнотела тягота.
«Фонари кричат: гори!..»
Фонари кричат: гори!
А луна – молчань одна.
Что же, что же, что же я?
– Не колдун, не ворожея;
Я построил малый улей,
Закричал тотчас вину – лей!
Вдохновенно опьянев
Здравомыслья бросив хлев,
Отдался я весь полету,
Фраз безумных словомету.
«Она любила этот дымный порт…»