– Плохо выгляжу, да? – она жалко улыбнулась, и явно с трудом, села на край кровати. Ночная рубашка висела на ее худых плечах как на вешалке. И от Зины пахло смертью. Я знал, точно знал – ей осталось совсем недолго…

Я встал перед ней на колени, обнял, она прижалась ко мне и из ее глаз потекли слезы.

– Прости…прости…у меня никого не было! Никаких мужиков! Просто я не хотела тебе портить жизнь, портить карьеру! Ну только представь – старая баба рядом с молодым парнем! Все бы смеялись над тобой…и надо мной. Мол, вцепилась в молодого парня, а он ее обслуживает! Люди злы, ты же знаешь… Мишенька…Мишенька…

Тело ее было горячим, как печка. И…одни кости! Организм съел сам себя.

– Что говорят врачи? – задал я глупый вопрос, и тут же понял, насколько он глуп.

– Да что они говорят… – усмехнулась Зина – Миш, я сама врач. Ты же знаешь – рак печени не лечат. И метастазы по всему организму. Я может и жива еще потому, что ждала тебя. Кому Мишеньку оставить? Не в детдом же его! Миш, ты его возьмешь?

Зина вдруг встрепенулась, и неожиданно сильно вцепилась мне в запястье горячими сухими пальцами:

– Возьмешь Мишеньку? Не оставишь его?

– Не оставлю – сказал я, с трудом проглотив комок, вставший поперек горла – Ну как я могу его оставить?

– Хорошо… – шумно выдохнула Зина, и посмотрела на меня глазами, белки которых были желты, как кожура лимона – Миша, я подготовила завещание. Мишенька прописан здесь, так что квартира останется на нем, он в ордере. На тебя – опекунство, я все написала у нотариуса и заверила. Мне сказали, что так можно. Ты вписан его отцом, так что проблем не будет. Документы лежат вон там, в шкафу на верхней полке. Там же завещание на тебя. Я все, что у меня есть – завещала тебе. Деньги, драгоценности – все. Я знаю, знаю – молчи! Ты скажешь, что у тебя все есть! И денег хватает! Но я хочу, чтобы ты эти деньги отдал Мишеньке, когда он станет взрослым. От мамы. И драгоценности – когда он женится, отдашь ему. И пусть квартира будет у него – даже если ты увезешь его далеко. Не помешает. И не хочу, чтобы кто-то чужой лежал на нашей кровати, пил и ел из наших с тобой чашек. Ты плачешь? Не надо, Миш! Я хорошо пожила! Я тебя встретила! Я сына родила! Он останется вместо меня! Я не умру совсем, навсегда! Понимаешь?! Ты расскажи Мишеньке обо мне, ладно? Какая я была, о чем мечтала, как мы с тобой жили. Самые лучшие мои дни, недели, месяцы – прожиты с тобой. Помни об этом. Я люблю тебя! Прилягу, ладно? А ты расскажи мне, как у тебя дела, что ты за это время сделал, чего добился. Я слежу за твоими успехами, но не все знаю. Знаю, что ты разбогател, знаю, что даже с президентом США встречался. Расскажи мне, ладно? Ложись рядом со мной, не бойся…я не заразная. Это всего лишь рак, не чума какая-то. Мне так хочется как прежде – прижаться к твоему плечу. А ты говори со мной, говори! Я так долго тебя ждала!

– Прости…прости, я не знал! Иначе я сразу бы прилетел!

Мне хотелось выть. Мне хотелось что-нибудь сломать, разбить, пробить эту стену кулаками! Ну несправедливо же! Бог, если ты есть, какого рожна ты творишь?! Зачем тебе она?! Ну зачем?! Слезы текли у меня из глаз, и я ничего с собой не мог поделать. Совсем ничего.

Я лег рядом, сбросив на пол ботинки, Зина прижалась ко мне и я тихо, практически на ухо стал рассказывать ей все, что произошло со мной за эти полтора года. Скоро она ровно засопела, я посмотрел – Зина уснула. Тогда потихоньку встал, стараясь ее не потревожить, и взяв ботинки в руки вышел из комнаты.

Настя и домработница, она же сиделка, сидели в кухне и о чем-то вполголоса говорили. Увидели меня, замолчали, и домработница вскочила с места:

– Меня Катя звать, Катерина! Может, хотите сына посмотреть? Он спит сейчас, покушал и спит. Очень хороший мальчик! Умненький! Он уже слова выговаривать пытается! А ведь всего годик ему! Весь в вас – ну просто одно лицо!

И я пошел за сиделкой. Не знаю, одно лицо, или нет – женщинам виднее, но мальчишка правда был замечательный. Красивый, розовый, пахнущий молочком… И кстати, да – присмотревшись, я узнал самого себя! Нет, не нынешнего – того, из самого детства, у меня есть фотка, где мама меня купает в корыте. Папа фотографировал. Так вот – Мишка – вылитый я! Ну…кто-то скажет, что все младенцы похожи, наверное, так и есть…но все-таки вылитый я!

Я хотел взять его на руки, но не решился – разбужу…пусть поспит мальчишка. Пойду, поговорю с сиделкой.

– Давайте я вам чаю налью – предложила она, когда мы сели за кухонный стол – Я уже рассказала вашей девушке, но еще расскажу. В общем – дают Зинаиде Михайловне от недели, до месяца. И вообще, профессор Званцев, ну тот, что по раковым болезням, сказал, что непонятно как она еще живет. На одном, говорит, упрямстве. И сказал, чтобы готовились. Но у Зинаиды Михайловны и так все готово. Она и к нотариусу ездила, и меня подготовила, чтобы я вас ждала. Говорит – вдруг живой не дождется, так чтобы я вам все рассказала – где бумаги лежат, к какому нотариусу идти, чтобы в права наследства вступить. Ну вот, дождалась. Она такая хорошая женщина! И так вот случилось! И ничего ведь не сделать! Рак печени не лечат! Мне профессор сказал! Вы на похороны останетесь, да? Нужно будет поминки заказать, чтобы честь по чести все…

– Да погодите вы ее хоронить! – меня вдруг взяла дикая злоба – Она живая еще! А вы уже поминки, памятники!

– Простите… – испуганно пролепетала Катерина – Я не хотела вас расстроить. Да, вы правы…но и Зинаида Михайловна уже говорила об этом, и распоряжения дала. Все расписала – у меня вон там бумага лежит. И про поминки, и про памятник… Простите. Я понимаю, вы еще не привыкли…а я рядом с ней уже давно.