– С билетами. Настя едет с тобой. И не надо делать такие глаза – она не будет в тягость, зато спина прикрыта. Мне так будет спокойнее. Мало ли… То, что на самолете – тоже правильно. Наши враги могут что-то измыслить и перехватить тебе на трассе. Нам это не нужно. А если будешь с Настей – я спокоен, Настю как танк – только из пушки остановить можно. Ну, все, поезжай! Кстати, забыл сказать – выступление на девятое мая просто замечательное! Вонь, конечно, была – старые партийные кадры рвали и метали, но мы им рты заткнули. Так что спасибо, порадовал!
Я кивнул – мне было точно не до пения и концертов. В глотке стоял ком. Ах, Зина, Зина…ну как же так?! Почему!? Зачем?! Войну прошла, и вот… А почему мне не позвонила?!
Дурак! А куда она позвонит?! Я же в Америке! А потом в другой квартире! А на той, которая сейчас Ольгина, никто не живет! А телефонный номер у Зины с той квартиры! А я сам, скотина эдакая, так и не удосужился позвонить, узнать – как Зина, как мой сын. Ох, тошно мне!
Скоро я сидел в машине, несущейся вдоль набережной. Ольгу с собой брать не буду, лишний балласт – пусть лучше дома сидит, отдыхает. Ну а Настя…куда же от нее деться? Пусть будет…
Глава 8.
Ольга не стала протестовать. Поняла, что сейчас вообще не до нее, а еще поняла, что Настю мне было приказано взять с собой. Так что она только грустно смотрела на то, как я собираюсь.
— Если я там задержусь – позвоню! Возможно, тебе тоже придется приехать, помочь мне — сказал я Ольге, и та часто закивала головой:
— Да-да, конечно! Обязательно позвони! Я приеду!
– Впрочем, Настя со мной – задумался я – Чего тебе мотаться? Ладно, потом разберемся, кому ехать, а кому не ехать. Насть, оружие оставь, чтобы в самолете проблем не было.
– У меня есть разрешение на ношение где угодно, хоть в самолете, хоть в космическом корабле! — заупрямилась она, и я махнул рукой. И правда, чего это я? Металлоискателей-то еще нет, и до трусов пока не раздевают. Девственный мир, девственное время!
День прошел как-то…непонятно. Девчонки сходили в магазин, накупили еды — мы же холодильник выключали, дома шаром покати — ничего из еды нет. Приготовили обед, ужин, а я лежал на диване и думал. Обо всем сразу, и конкретно – о ситуации, которая осложнилась просто до невозможности. Теперь у меня есть сын. Нет, он и так у меня был, и я о этом знал! Но…как-то отвлеченно знал. Вот есть сын, он с Зиной, и все в порядке. Потом как-нибудь навещу…если она не будет против, и… Что – «и» — я не знал. Объявлюсь отцом? Заявлю на сына права? Так прав у меня на него никаких. Все, что я сделал — это дал свое семя. А все остальное — это Зина. Она сумела добиться беременности, это она при своем катастрофическом диагнозе сумела выносить ребенка и благополучно его родить. Ну а я так…сбоку припеку.
Но вот теперь! Есть женщина, которая родила моего сына. И она умирает. Есть сын, которого я не брошу ни за что на свете. И значит, он гирей повиснет на моих ногах. Я теперь буду бояться сделать лишний шаг, бояться рисковать. Ведь теперь я не один — случись что со мной, куда пойдет мой сын? В детдом? Чтобы над ним издевались всякие ублюдки маргиналов? Или в приемную семью, где из него сделают какого-нибудь морального урода? Нет уж…Карпов никогда не будет моральным уродом! Мы, Карповы, своих не бросаем! На войне ли, не на войне — без разницы. И потому -- я буду его тащить, сколько могу, сколько хватит сил. И главное – чтобы мне не помешали. Теперь у меня есть больное место…как у Ахиллеса.
Мы пообедали. Потом я снова лежал и думал. Пока не настало время уезжать.
Машина нас уже ждала, мы попрощались с Ольгой, вышедшей нас проводить, и «волга» понеслась по улицам Москвы. Вылет из аэропорта Быково в девятнадцать часов, на месте надо быть за полтора часа до вылета. Ну и ехать примерно час. Так что выехали мы в половине пятого, то бишь в шестнадцать тридцать. Доехали правда быстрее, чем рассчитывали (машина-то специальная!), так что пришлось сидеть в аэропорту лишнее время. Мы получили в кассе уже оплаченные Конторой билеты, и занялись ожиданием.
Впрочем – ждали мы не так уж и плохо, потому что сразу пошли в ресторан. Есть хотелось не очень, но я все равно набрал вкусных закусок, взял бутылку шампанского, и мы с Настей вдвоем ее и уговорили – как-то так, между делом, бокал за бокалом, как газировку.
Мы почти не разговаривали. Я думал о своем, Настя о своем. Она вообще не отличается разговорчивостью, что для женщины дело практически невероятное.
Когда объявили регистрацию, мы уже допили и почти доели. Недоеденные бутерброды собирать не стали – не царское это дело. Купим, если надо будет.
Регистрацию прошли быстро, без проблем, посадка тоже не заняла много времени – все, что делают нынешние проверяющие – смотрят билеты и посадочные талоны. Шмонов нет.
Багажа у нас самый минимум – ручная кладь. У каждого по небольшой спортивной сумке, которые я купил в «Березке». Я взял с собой запасные джинсы, рубашку, белье, носки, ну и гигиенические приборы – зубы чистить и бриться ведь нужно. В кармане джинсовой куртки пачка денег – на всякий случай взял пять тысяч, сам не знаю – почему. Пачка пятидесятирублевых купюр. Ну и по мелочи рублей двести по карманам. По нынешним временам – целое состояние.
Самолет вызвал прямо-таки ностальгические чувства. В юности я на таком летал – АН-24, старый трудяга. Надежный и удобный – как…велосипед. Да, особым удобством тут не пахнет. В полете он завывает, как «юнкерс», летящий на бомбежку. Вибрация такая, что пронизывает до самых печенок!