Аршинов улыбнулся и разжал руку. Там была бумажка с адресом и фамилией. Бумажку он почему-то показал не Николаю, а вдове Конева.

— Так-то, Татьяна Николаевна. Вам лучше сейчас поехать с нами.

Они съездили на Петроверигский и оставили там Степана и вдову. По пути купили цветов и в шесть часов Николай снова был на Трёхпрудном. Надька одевалась в дальних комнатах, поэтому дверь открыла Ленка. Он дал цветы ей и поцеловал в щёчку.

— Придёшь вечером? — заговорщицки шепнул он.

— Приду — так же ответила она.

— Говорят ты на французский ходишь.

— Ой, да, хожу. А то у меня произношение ужасное. Не с кем говорить почти что. Вот я и тренируюсь. Надо ещё на немецкий записаться.

— А что, с грамматикой по этим языкам у тебя всё в порядке? — шутливо спросил Коля и погладил её по щеке. Она тут же наклонила голову и прижала его руку к плечу. Потом потерлась щекой и как будто что-то пробуя сказала.

— Коленька…

Но тут же с простотой юности продолжила.

— Да. Я перевожу хорошо. А вот говорить совсем не могу.

Николай задумался.

— И кто же тебя всему этому научил?

— Как кто. Надька. Сначала бонна и Клара Фридриховна, а потом, когда маму и папу убили меня Надька учила.

Ох ты чёрт, подумал он. Не готов я к этому. Ох не готов. Он снова погладил её.

— Твоя Надька молодец. Он проглотил ком в горле. Она тебя любит. Ты её слушай.

— А я итак слушаю. Она ведь глава семьи.

У Николая всерьёз заболело сердце. Он вспомнил дочь, и ужас расстояния сдавил его как тисками. Господи. Какая я скотина. Как они там. Он опустился на стул. Наверное, он изменился в лице, потому что Ленка погладила его по руке и сказала.

— Но я бы тогда не встретила тебя.

Надька вышла одетая строго и дорого. Николай долго смотрел на неё. Только сейчас он понял, что значит это редкое в начале 21 века понятие «Порода». Тут она была видна даже без очков. Он не мог поверить, что эта женщина ещё неделю назад стоила, как ёлка, рупь с полтиной. В фигуре появилась осанка, а в глазах — ощущение своего места в мире. И место это было явно не в Замоскворецком трактире.