– Почему бы нет, если, конечно, барышня не будет против нашей компании.

– Не буду! – с вызовом заявила певичка, несмотря на некоторую бледность лица.

– Только у нас… нет денег, – смущаясь, сообщил нам скрипач. – Собирались зарабо…

– Брось! Сегодня я плачу за всех! – гордо заявил аферист. – К тому же знаю тут неподалеку один трактир, в Троицком переулке. Кормят там очень даже недурно.

– Пусть меня извинят присутствующие, но я сильно устал, – произнес антиквар. – Мне уже хватит на сегодня приключений. С вашего позволения я еду домой.

Спустя двадцать минут мы всей компанией сидели в трактире. Половой посетовал, что с продуктами с каждым днем становится все хуже и хуже, но при этом сумел порадовать недурной солянкой и жареной курицей с картошкой. Затем он принес две бутылки разведенного спирта, приправленного какими-то корешками и лимонными корочками, а к ним селедочку, обложенную лучком. Для нашей дамы нашлась бутылка зеленого тягучего ликера. После часа сидения за столом хмельные музыканты, договорившись с хозяином, устроили концерт. У Кати действительно оказался звонкий и прозрачный до хрустального звона голос. К одиннадцати часам в трактире мест уже не было. Народу настолько пришлись по душе ее песни и романсы, что ее долго не хотели отпускать, требуя продолжения. Я заметил, что хозяин, подойдя к Кате, несколько минут разговаривал с ней. Судя по легкой улыбке, скользнувшей по ее губам, он предлагал ей работу. Первыми уехали на извозчике пьяненькие музыканты, потом мы проводили Катю, которая на прощанье нам сказала, что ждет нас всех завтра в восемь вечера в трактире, где мы ужинали. Довезя до съемной квартиры заснувшего по дороге афериста, мы с Воскобойниковым, наконец, поехали домой. Сначала меня подмывало его спросить, зачем он в герои полез, но потом решил, что сделано, то сделано. Вот только он сам пошел на этот разговор, стоило нам оказаться дома.

– Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло этой суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью и наглостью эти уголовные хари шли по кафе! Они что, хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они боятся?!

– Чекистов.

– Не чекистов, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них тоже разговор короткий! Раз – и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!

– Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?

– Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас Кистень пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как непросты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел…

– Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.

Под храп заснувшего Воскобойникова я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.

Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, я усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.

– Похмеляемся, Иван Николаевич?

– Вчера лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?

– Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петром встретиться в том самом трактире…

– Понял. Пойду с вами.

– Зачем?

– Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете – будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.