Первая пара бандитов вошла в переулок медленно, озираясь по сторонам. Видимо, их насторожила чужая речь, или они услышали шум от падения тел в мусорный ящик. А, может, они знали о другой четверке бандитов, и захотели объединиться. Вид убегающей "дичи" сработал на уровне рефлексов и, наплевав на прежнее решение, они бросились догонять Петьку.
Две следующие пары громил промчались мимо так стремительно, что Два Ивана замешкались, и им пришлось догонять бандитов. Зато они разглядели во вражеских руках револьверы, и перестали злиться на Петьку.
Ершов ожидал "своего" топтуна, чтобы захватить и допросить. Увидев Петьку, он удивился, но тот, пробегая, бросил:
- Там ещё шестеро громил с револьверами.
Предупреждение запоздало, Николай уже видел их. Бандиты же видели только Петьку, Ершов стоял за широкой кирпичной трубой, выходящей из котельной, расположенной в подвале дома. Петька бестолково заметался в тупике, изображая панику. Презрительные лица, опущенные вниз револьверы, отсутствие контроля территории - всё это говорило о низкой квалификации бандитов. Ершов напал одновременно с Двумя Иванами. Удары тростью и дубинками были сокрушительны и молниеносны. Один из врагов, громадный и звероподобный, не хотел падать, хотя явно ничего не соображал. Николай толкнул его в сторону оставшейся троицы врагов, он сделал пару неуверенных шагов и упал. Это позволило Ершову приблизиться вплотную, он эффектно подпрыгнул, пытаясь в растяжке двойным ударом ног вывести из строя сразу двух бандитов. Длинное пальто и модный костюм несколько нарушили динамику движений Николая, а его элегантные сапоги скользнули по припорошенному снегом льду, удар не получился, и он грохнулся спиной об лед. Сразу три выстрела загрохотало звучным эхом, отраженным от глухих стен тупика. Все бандиты целились в Ершова и промахнулись, внезапное падение спасло его. Два Ивана шагнули вперед и хладнокровно выстрелили из рукавов гирьками. Последний, оставшийся на ногах, бандит поднял револьвер в воздух, и закричал, что он полицейский. Рыжий Петька прекрасно понял английскую фразу, он попытался остановиться, упал, поехал, и сбил полицейского с ног. Ни один из Двух Иванов не обратил внимание ни на жетон, ни на возглас "бандита". Они ударили "бандита" в полсилы, но по голове.
- Хотя бы одного оставили для допроса? - Ершов поднялся, покряхтывая. Упал он и, правда, крайне неудачно.
- Все должны быть живы, - ответил Петька.
- И все без сознания, - недовольно пробурчал Николай.
- Сейчас я снегом вот этому морду разотру, он ишь как ногами сучит, - захотел исправить ситуацию Петька.
- Заодно проверим: на кого здесь работает полиция, - согласился Николай, и приказал Двум Иванам, - Остальных вяжите, да покрепче, наш поезд только вечером. Кляп не забудьте вставить.
* * *
Полиция работала на саму себя, то есть, разбойничала. Ершов за двенадцать лет жизни в США пропитался духом гнилого американского гуманизма. Впрочем, сельский батюшка вбил жесткие принципы христианской морали и в твердые головы Двух Иванов, и в быстрый, живой мозг рыжего Петьки. Это не позволило им принять рациональное решение: зарезать девять никчемных людишек.
Ершов зря надеялся, что ушиб головы - надежное лекарство от хорошей памяти. Шеф полиции смог протянуть ниточку от богатого янки через троицу "бандитов-поляков" до большой компании русских мужиков. Найти каботажник, на котором они приплыли, не составило для полиции труда. Выводы, правда, шеф полиции сделал неверные, он подумал, что русские, плохо владея английским языком, наняли янки для сбыта золота. Последние пять лет старатели неплохо разбогатели на реках Стьюарт и Фортимайл. Две тысячи долларов, намытых русскими, смотрелись на их фоне бедновато.
* * *
Дорога "Нортерн Пасифик" мало того, что делала огромный крюк на юг, огибая самую крупную индийскую резервацию, её поезда до сих пор грабили янки, наряженные индейцами. Ершов был неприятно этим удивлен в весенней поездке в Сиэтл, когда только дружный огонь русских заставил огромную банду в две сотни "индейцев" отступить. К тому же маниакальная подозрительность Николая требовала увести след от места обмена золота в другую страну, в Канаду. Прокоп Лукич сытый до ушей американским гостеприимством был не против того, чтобы покупать черноземы в малонаселенных западных провинциях Канады. Калгари еще не был городом, он насчитывал меньше семисот жителей, и именно там предложил поселиться своим землякам Ершов.
Спальный вагон в поезде до Ванкувера был крайне некомфортным. Лежачие места в два этажа, отделенные от прохода занавесками, раздражали Николая больше, чем жесткие топчаны в том поезде "Нортерн Пасифик", в котором весной он путешествовал в Сиэтл.
Свою ностальгическую оценку топчанов Ершов переосмыслил уже на следующий день, замерзая в холодном вагоне поезда, следующего в Калгари. Это только в детстве он не чувствовал дискомфорта, расхаживая по квартире зимой в байковой рубашке при десяти градусах "тепла".
- Нужно было дождаться экспресса и поехать в пульмановском вагоне, - ворчал Николай, размахивая руками и ногами.
- Чуток, совсем чуток прохладно, - только из вежливости согласился Прокоп Лукич, с наслаждением попыхивая трубкой.
- Ты, Николай Николаевич, сам предложил нам свою помощь с купчей на землицу, - удивился рыжий Петька.