- Чем же Вам-с не угодил Иосиф Петрович?

  - Если бы мы не появились здесь, то он завтра сказался бы больным, его срочно пришлось бы менять на генерала Хрулева. Да и диспозицию он составил такую, что оставил "Трех отроков"* в безлюдном состоянии, что и предопределило успех союзников.

   Только после еще получасового разговора, в котором Ларионов сначала рассказывал о судьбе защитников, о тех про кого, что-то знал, потом объяснял принцип стрельбы с закрытых огневых позиций с помощью корректировки, адмирал, узнавший столь много для себя нового, крикнул адъютанта, лейтенанта Шкота Павла Яковлевича.

  - Павлуша!

  - Слушаю, Ваше Высокопревосходительство!

   Адъютант видимо не хотел показывать перед незнакомым полковником, одетым в такую странную, невзрачную форму, что его и Павла Степановича связывали теплые и сердечные отношения. Лейтенант, как все офицеры и матросы боготворил своего адмирала.

  - Павлуша, вызови ко мне сюда, генералов Хрулева, Урусова, Юферова, Тимофеева, полковника Тотлебена, начальников бастионов с первого по третий включительно-с.

  - Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство.

   Пока Нахимов распоряжался, Ларионов, наконец, смог оглядеться. Большая зала, с высоким потолком, на стенах несколько картин на морскую тематику, по стенам удобные кожаные диваны и кресла. На одной из стен висит барометр. Шкафы темного дерева. За стеклами видны корешки книг и журналов. Большой стол, на котором разложены карты бумаги с изложение диспозиции на завтрашний день, доклады о потерях, наличных запасах. Несколько чернильниц с гусиными перьями, песочница. Четыре окна, шторы спокойного зеленого цвета с гладким тканым рисунком.

   Отдав распоряжения, Нахимов, немного смущаясь, спросил о своей, личной судьбе.

  ________________________________________________________________________

  * - "Три отрока в пещи" - Так в Севастополе называли Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет.

   "Очень удобный случай поговорить о храбрости и её проявлениях", - подумал Ларионов

  и начал говорить, перейдя на официальный тон.

  - Ваше Высокопревосходительство!

   Нахимов поморщился, он не любил официальности и подчёркнутой субординации. Недаром в Петербурге хлыщи из флигель-адъютантов высказывались о нем:

  - Разве это адмирал? Это просто переодетый в адмирала матрос!

   Но Ларионов продолжил:

  - Ваше Высокопревосходительство, 28 июня Вы были смертельно ранены пулей в висок на Корниловском бастионе. Обстоятельства Вашего ранения, дают основание полагать, что Вы намеренно позволили себя убить, умерли Вы ...

  Нахимов замахал руками, срывающимся голосом, сказал: