Схему десять раз прогоняли на моделях в компьютерном центре малых судов. А финальную версию – на центральных вычислительных модулях самого «Ефремова» – работавших раз в десять быстрее. И в итоге пилотам удалось убедить самых отчаянных скептиков – это возможно. И Рим стал первым на Первой.

Павлов не завидовал – ничуточки. Рим ему нравился – умный, немногословный, рассудительный, избегающий необоснованного риска и готовый рискнуть по-настоящему, если есть необходимость. Не было у парня ни бравады молодых пилотов, ни излишней отваги и самонадеянности более опытных пилотов. Идеальный напарник, по мнению Павлова, которого многие считали и раздражительным, и излишне рисковым. Может, именно поэтому Николай и стал вторым – через сутки после Рима.

Спустить аппаратуру на поверхность – плотную, выжженную, горячую, напоминающую подножье вулкана – было работой Рима. Забрать ее оттуда – работой Павлова. Когда все убедились, что посадка и взлет вполне реальны, началась настоящая война в верхах. Ученая часть поедом ела администрацию и в конце концов добилась своего – на поверхность отправили трех ученых-планетологов, готовых целовать эту ядовитую поверхность. За это администрация пошла на уступки капитану звездолета, потребовавшему, чтобы абсолютно все исследования были свернуты после этой операции. «Ефремову» пора было отправляться в следующий прыжок. И пока все остальные исследовательские программы сворачивались, пока системы корабля ставили на консервацию для межзвездного прыжка, лихорадило лишь планетологов. Высадка на планету должна была стать кульминацией посещения этой системы. И вот – Рим внизу, рядом три планетолога, плачут и целуются, салют, феервеки, поздравления… А кто работает среди всего этого? Павлов.

Николай не возражал. Сейчас на борту базы царил сумасшедший дом. Ученые спешно писали данные на носители, анализировали, пытались максимально насытить последние рабочие минуты. А Павлову оставалось сделать лишь одно доброе дело – слетать к Зотову. Он сейчас торчал на планете шестой час, вместе с тремя учеными, прилипшими к своей аппаратуре не хуже пиявок. Через полчаса Рим должен стартовать – забрать ученых и всю их уникальную аппаратуру, которой доверху забили его «утюг». А Павлов должен был забрать остальное – все датчики, измерители и прочий скарб, оставленный там Римом во время предыдущих визитов. Вроде как подмести в комнате, забрать мусор, уйти последним. И не забыть выключить свет.

Датчики связи пискнули, подтверждая контакт. Вот и нужный квадрат, тут есть связь с поверхностью. Пора приниматься за работу.

Связь с планетой была затруднена. Несмотря на использование орбитальных усилителей, устойчивый сигнал можно получить, только пролетая над конкретной точкой. И пролетая над зоной базирования Рима, Павлов постарался не упустить удачный момент. Рим ждал его вызова. Видеосигнал так и не прошел, но зато удалось настроить голосовой канал.

– Павлов, – раздался в кабине тихий голос Рима, едва пробивающийся сквозь помехи. – Прими пакет данных.

– Пускаю в обработку, – тут же отозвался Николай. – Это что, погода?

– Да, наши наблюдения, обязательно посмотри перед заходом. Не бери данные со спутников. Тут все быстро меняется. Будешь садиться на втором витке?

– Да, – быстро ответил Павлов. – Как вы там?

– Терпимо, – отозвался пилот. – Но пора уходить. Как сядешь, быстро собираем аппаратуру и стартуем. Приближается буря.

– Стартуй сейчас, – предложил Павлов. – Я один справлюсь. Соберу зонды и тестеры, сверну сеть датчиков. Это быстро.

– Садись, – коротко отозвался Рим. – Ты уходишь из зоны связи. Нужен твой совет. Смотри погоду.

Павлов нахмурился. Голосовой канал отключился, но данные продолжали поступать – тонкой струйкой, пытаясь догнать уходящий по орбите катер. Погода действительно не радовала. Атмосфера Первой – это вам не Земля. В основном – углекислый газ. Немного примесей азота. И ветра – безумные ветра, которые гонят облака из серной кислоты, способные разъесть что угодно на своем пути. Павлов вывел на экран общий вид планеты – серый шар, покрытый непроницаемым лохматым покрывалом, сквозь которое невозможно вести наблюдение в видимом свете. Хорошо еще, что пропускает радиоволны. Только так и удалось составить примерную карту и выбрать место посадки.

Заход на второй виток Николай отдал в руки автоматике, а сам быстро просмотрел пакет данных, полученных от Рима. Да, обстановка не курортная. На верхней границе атмосферы скорость ветра достигает трехсот километров в час. Самая опасная зона. Именно сквозь нее и придется падать. А там облака вращаются быстрее, чем сама планета. Но потом, на высоте в полсотни километров, станет легче. Там условия больше похожи на Землю. И ветра потише, и давление похожее. Там можно чуть расслабиться. А потом нырок к поверхности, где давление больше земного в девяносто раз. Сернистые облака, безумные ветра, кислотные дожди, которые испаряются прежде, чем коснутся раскаленной поверхности, перепады температур в четыре сотни градусов… Как хорошо, что Земля научилась делать прочные корабли. Чертовски прочные и выносливые. Да, для посадки УТ2 пришлось немного модифицировать – покрыть десятком защитных слоев, усилить температурную защиту. Но главное, основа – выдержала. Те, кто планировал экспедицию на Земле, казалось, предусмотрели тройной запас прочности. Техника выдержит. Теперь все зависит от людей.

Тихо вздохнув, Павлов отключил автоматику, откинулся на спинку кресла. На секунду прикрыл глаза. Потом вывел схему посадки, скорректировал данные по погоде и дал старт.

Его «утюг» провалился в верхние слои атмосферы и начал снижаться. Нет, не камнем, как можно было бы на Луне или Марсе. Наискось, уменьшая трение, падая в серое месиво между двумя супервихрями, гуляющими по планете. Главное – идти туда, где меньше сопротивление. Прокладывать курс, мгновенно реагируя на изменения в атмосфере. Для этого нужно следить за датчиками, предугадывать их показатели – на таких скоростях данные устаревают в тот же миг, как появляются на экране. Грозы. Да, электричества в облаках много, слишком много, пожалуй, лучше обойти этот участок. Снижение. Перегрузки… Пора.

Павлов включил ракетные двигатели и уронил свой катер в серое месиво атмосферы Первой.

Посадка вышла жесткой. В зоне посадки погода действительно испортилась, и перед самой поверхностью транспортник Николая сильно снесло волной горячего, как ад, ядовитого месива, лишь условно именуемого воздухом. Павлов выправил машину, посадочные двигатели катера отработали идеально. Но сесть, вернее, плюхнуться на относительно твердый грунт пришлось на полкилометра левее. На самом краю исследовательского лагеря, как называли точку посадки. Катер Рима оказался на противоположной стороне. А между катерами раскинулось раскаленное поле пепла, пыли и черт знает чего еще – Павлов, как истинный пилот, называл это просто грязью. Слева высокие холмы, справа пустошь, в центре – крохотная площадка, по которой раскиданы зонды и самоходные исследовательские лаборатории. Видимость – ноль. Лишь бурое раскаленное месиво за бортом. Только благодаря данным радаров и сканеров можно построить компьютерную симуляцию ландшафта и взглянуть на обстановку невооруженным взглядом.

Павлов взглянул. Вздохнул – тяжело, с присвистом. Придется повозиться, быстро загнать аппаратуру в трюм не получится, скорости у роботов не космические. Двигатели на ноль, связь… Нахмурившись, Николай тронул приемник и активировал вызов на аварийной волне. Что за…