— И еще. Если все же ночью в лес соберешься, они смогут тебя подстраховать, — предложил Олег.

— Вот теперь слушай внимательно, — серьезно сказала она, отставив вино. — Если твои ребята увидят, как я спешу в лес, ни на что не обращая внимания пусть идут за мной и высаживают всю обойму в того, кто меня там встретит. Если кто-то из лагеря, гость или из персонала также пойдет в лес, то пусть один из твоих следует за ними, а другой несется сюда и будит меня.

— Хорошо. — Олег выглядел настороженным, даже слегка напуганным. — Я тут подумал, спросить хотел. Мы ведь трупы тех, у кого кровь … выпили, хоронили просто так. Это ничего?

— Да что с ними сделается? — она пожала плечами.

— Ну… — неуверенно начал безопасник. — Народный фольклор вспомнил.

— Это сказки, Олежек, — иронично заметила Елена. Взгляд у нее при этом оставался серьезным, цепким.

— И что же во всех этих легендах правда?

— Практически ничего.

Олег судорожно сглотнул и уставился на бутылку с вином.

— Водка в душевой кабинке, — предложила Елена.

— Где?! — изумленно переспросил Олег и даже привстал со стола.

— В кабинке. За дверью, — улыбнувшись, уточнила она. — Больше никуда не помещалась.

Гений безопасности быстро смотался за «беленькой». Вернулся, налил стакан, залпом выпил.

— С тобой, Лена, либо сопьешься, либо спятишь, — поделился он впечатлениями.

— Налей еще, — посоветовала Елена. — Сейчас порадую еще больше. Проблемка тебе для размышления. За гостями-то вы, может, и уследите, а кто за твоими ребятами присматривать будет?

— О Господи…

Олега вынесло за дверь. Елена убрала выпивку по местам и направилась к гамаку. Пора было вздремнуть.

В свое время кто-то подло обманул Есенина, назвав его «последним поэтом деревни». На Руси-матушке «поэтов деревни» пруд пруди. Лет в восемнадцать рванут с родной сторонки к «огням большого города» за мечтой неясной, а потом всю жизнь среди застолий шумных, после очередных лишних ста граммов горькой плачутся о тоске сердечной по покинутым бревенчатым стенам, душистым полям, бескрайним лесам и родном деревенском прозрачном воздухе, не запоганенном копотью и гарью.

Макс был не таким. Он в равной степени комфортно чувствовал себя и на шумных городских улицах, и в сельской глуши. Он знал одно — и там, и там нужно работать. А где и что пить, не имело значения. Хороший самогон ничем не хуже дорогой водки. Но и не лучше. Голова по утрам болит одинаково. Хотя пил Макс редко. У него вообще была четко расписанная жизнь. Работа, семья, любовница, работа. Работа и любовницы менялись, семья оставалась неизменной. Или почти…

Он сидел за кухонным столом, жадно ел щи. Он всегда ел с аппетитом. Рядом стояло второе блюдо, душистый пар от тушеной картошки лениво полз к потолку. Жена что-то стряпала у плиты. Макс наблюдал за ней краем глаза, мрачно хмурился. В душе нарастало уже знакомое раздражение. И чувство вины. От того, что он видел, что-то пошло не так, что-то он просмотрел, пропустил, но до сих пор не понял, что именно. Его бесила апатия жены, ее равнодушие, непонятно откуда взявшиеся медлительность и вялость.