– Психушка – это тюрьма. А здесь была полная свобода воли. На фоне абсолютно свободных и прекрасных пейзажей. Ни государства, ни полиции, ни санитаров. Никто не накажет и никто не поможет. И главное, над всем этим – крах надежды. Они уже поняли, что инопланетяне не прилетят… Что вы! Это совсем другое дело. Меня это заинтересовало как художника.

– Значит, и картины есть? – спросила я. – Вы это писали?

– Да, конечно, сейчас найду.

Он встал и отошел к стене. Начал перебирать бесчисленные стопки картин.

– У меня с собой было несколько холстов, а еще я делал наброски. И потом писал уже по памяти в Москве… А вы Митей интересуетесь?

– Почему вы так решили?

– Деньги… – ответил он. – Когда я туда пришел, там было десять человек. Во-первых, сам Константинов. Его я видел только один раз. Он выполз из дома и блевал на опушке леса. Он был уже героиновым наркоманом. Митя постоянно бегал к нему в дом. Таскал травяные настои, которые делала Марта, ягоды для него собирал. Поскольку это был парнишка, не склонный к сентиментальности, выглядела такая забота довольно нарочито…

И он достал холст.

Я увидела на нем целлофановую стену термоса, в которой четко и преувеличенно, как в капле воды, отражались еловые ветви. На фоне стены стоял Митя – точно такой же, как на фотографии из школьного альбома. Судя по всему, к 2004-ому году он не сильно изменился. Даже соломенный чуб так же топорщился надо лбом, придавая ему вид идеального героя с фасада сталинской высотки.

Митя был в белой футболке и голубых джинсах. В руках он держал берестяной туесок с земляникой.

– Не похож на сектанта, – заметил Коля. – Скорее, дачник.

– Так он к секте отношения не имел, – сказал Степан. – Он вместе с приемной мамашей Мартой жил в отдельном доме, полноценно питался. Видите, какой милашка? Вы же знаете его историю? У него вся семья погибла на пожаре.

– Он рассказывал?

– Да. Он думал, что это убийство.

– Но вы сказали: деньги. Что вы имели в виду?

– Как я понял, после бегства Параны дела Константинова стала вести Марта. Но Митя ее убедил, что справится лучше. Он, действительно, был очень сообразительный в смысле математики, постоянно читал какие-то учебники, интересовался акциями, фондами, собирался поступать в институт. На фоне тайги это произвело впечатление даже на меня, московского студента. Я понял, что он одаренный человек, без дураков. Кроме того, его покойный отец был бизнесменом в Омске и Митя рассказывал, что у него сохранились деловые связи. Он уговаривал Константинова вложиться в недвижимость. И уговорил… Так… вот еще.

С холста смотрела на меня румяная, крепкая, даже полноватая Марта в летнем ситцевом платье и венке из ромашек на русой голове. Рядом с ней стояли четыре пожилые женщины. В отличие от Марты, они выглядели ужасно – морщинистые, зеленые, словно заросшие мхом.

– Это Марта, тетя Надя, тетя Вера, Марина Георгиевна и Элеонора, – ласково сказал Степан. – Четыре последние – чудесные сумасшедшие старушки. Марта была абсолютно нормальная, даже циничная. Очень недоверчивая, ну, всю жизнь в тайге, что вы хотите. А эти – божьи одуванчики. Им всем еще нет шестидесяти, моложе Марты. Посмотрите, как они выглядят! Как будто их из могилы выкопали. Они были с Константиновым с самого начала, еще Парану знали. Двадцать лет голода, холода, страданий… Очень жалко, люди-то хорошие. У каждой – своя трагедия. У Элеоноры двое детей погибло, с разницей в три месяца. Как такое пережить и не чокнуться? У тети Веры муж и сын делали ремонт в подвале, и взорвался газовый баллон… Кошмар… И вот они продали свои квартиры и поехали за этим пророком… Знаете, в его книгах много говорилось про новую справедливость, но мне показалось, что все его учение – это домучить измученных. Чтобы смерть показалась раем.

– Так в любой секте, – зло заметила я.

– Не знаю… – не согласился он. – Не уверен… Вот Константинову я бы с удовольствием ноги вырвал. Впрочем, его настоящая судьба еще более ужасна… Я потом расскажу…