Но у художника были творческие амбиции. Только этим, подумал Бабкин, можно объяснить, отчего после восклицательного знака он не оставил белое незакрашенное поле, а изобразил учителя с глобусом в руках.

Возможно, художника подвело плохое знание предмета изображения. Или же у него были личные счеты к преподавателю географии. Как бы то ни было, рисунок мог составить достойную конкуренцию афише к фильму «Возвращение живых мертвецов». Учитель с глобусом, многозначительно ухмыляясь, протягивал вперед длинную тонкопалую руку, другой прижимая к себе голубой шар, и его ровные, как шланги, ноги волнообразно изгибались по всей длине. Рисуя кисти рук, художник проявил неуместную склонность к детализации и изобразил на каждом пальце заостренный синий ноготь.

Вкупе с призывом «Мы ждем тебя, ученик!» картинка выглядела неоднозначно.

– Памяти покойного педагога, – пробормотал Сергей, разглядев шедевр. – Ладно, пойдем дальше.

По словам Черниковой, большинство взрослых мужчин в Вязниках работали на мебельной фабрике – единственном предприятии, обеспечивавшем поселок рабочими местами. Фабрика выпускала только деревянные стулья и табуретки. Директор фабрики с гордостью утверждал, что следует классическим традициям производства мебели: дизайн их вещей не менялся уже больше двадцати лет.

Еще не дойдя до фабрики, Бабкин издалека заметил плакат над проходной. После географа с глобусом он полагал, что удивить его больше ничем нельзя. К тому же здесь не было рисунка, только лозунг.

Но из любопытства он все-таки сделал небольшой крюк, подошел ближе к проходной, запрокинул голову и прочел:

«Работник! Проверяй свой инструмент не реже раза в месяц!».

Контролер на проходной увидел перед воротами здоровенного стриженого верзилу, одетого по-городскому: в джинсы и клетчатую рубашку – не иначе, турбазовского. Верзила издал странный звук, нечто среднее между всхлипом и хрюканьем, и сложился пополам. Он хлопал себя по коленкам, хохотал и зачем-то фотографировал плакат, сохранившийся еще с советских времен. Контролер подумал, что надо бы запретить это дело, но затем оценил габариты верзилы и решил не связываться.

Отсмеявшись, Бабкин перешел обратно на свою сторону улицы и вынул из кармана листочек с адресом Катерины Ивановой – последний сообщила ему Матильда.

Потерпев фиаско с первой задачей, Сергей с некоторой опаской приступал к решению второй. Предстояло поговорить с обеими девочками, и Сергей заранее настраивал себя на то, что ему придется нелегко.

Он не понимал женщин и честно признавался себе в этом. А юные девушки и вовсе ставили его в тупик. Поэтому он приближался к дому, где жила Катя Иванова, со смешанными чувствами. Рассказ девочки мог многое прояснить, но лишь в том случае, если бы она согласилась с ним разговаривать.

И тут Бабкину неожиданно повезло: возле дома он заметил двух девчонок, по описанию очень похожих на Катю Иванову и Веру Осипову. Младшая, пухлощекая толстушка в обтягивающих шортиках и маечке, придерживала за руль велосипед. Старшая стояла рядом, крутя на пальце сумочку: темноволосая, загорелая, в коротком полудетском платьице, которое, казалось, вот-вот свалится с оголенных плеч. Личико у нее было некрасивое, но яркое: над выпуклым лобиком вилась густая челка, губки надуты, как у рыбки, и накрашены чем-то сиреневым, и над синими глазами до самых бровок тоже закрашено чем-то таким… цветастым.

Девицы обернулись к нему, откровенно изучая, и захихикали, заметив, что он приближается к ним.

Сергей страдальчески вздохнул, приказал себе собраться – и расплылся в широкой улыбке:

– Здравствуйте, красавицы! Вы, случайно, не Катя и Вера?

– Случайно да, – кокетливо ответила старшая.

– А вы кто? Откуда вы нас знаете? Вы из Москвы приехали, да? – засыпала его вопросами младшая.

– А он нас еще не знает, – вместо нее ответила Вера. – Но, наверное, не против узнать?

Она повела плечом и взмахнула ресницами. Платье съехало с плеча вниз на пару сантиметров.