Алена немного успокоилась, села, поджав под себя ноги.

— Когда я родился, врачи давали мне три месяца жизни. Представляешь, только три! Моя мать была убита горем…

Конечно, она ничуть не сочувствует его матери. Но он заставит… потом. Она поймет и полюбит его мать, когда узнает получше.

— Но она решила, что не отдаст меня. Это ли не материнский подвиг?

Вадим всматривался в лицо Алены: не смеется. Он не перенесет издевки в ее глазах, хотя и сам не понимает почему. Что же так зацепило его в этой девке? Она девка… сучка… ментовская сучка… Не помогает. Нож дрожит в руке, словно никогда не держал его.

— И что сделала твоя мать?

Он отвлекся от окна. Что-то не торопятся искать их. Соблазняют… Он расслабился, а этого нельзя допускать.

— Мама посвятила мне всю свою жизнь. Каждый день, каждый час… Я не помню минуту, когда бы не чувствовал ее заботу, ее твердую руку. Маленький, я не понимал, как это важно, когда тебя направляют по нужному пути, расчищают дорогу, чтобы было легче идти. Тогда я обижался… А теперь мне за это стыдно.

У Вадима прервался голос. Если бы было можно все вернуть, успеть сказать матери, что он прощает ее! У него просто не хватило времени сказать это тогда. Но сейчас он должен успеть!

— Дети эгоистичные существа. Они не в силах понять, что и боль порой во благо.

— Мать тебя била?

Вадим затряс головой:

— Никогда! Но она… была строгой. И голос… Мне бывало страшно, когда она говорила: «Вадим, ты сегодня вел себя очень плохо!» А если я был послушным, она называла меня Вадиком, и голос у нее был нежный, мягкий…

Воспоминания накатывали волнами. Вадим захлебывался в них, прыгая с одного на другое. Ребенок, мальчик, подросток, юноша… Вадик, Вадим, мальчик мой…

Губы раскрылись сами собой, зашептали:

— Нельзя… Сегодня я вел себя в школе плохо: мне плюнули в спину, и я захотел отомстить. Первый раз в жизни. Но ничего не получилось. Одноклассник сбил меня подножкой, я стал падать, схватился за что-то… Это оказались ноги директрисы! Колготки ей порвал. Маму вызвали в школу. Она пришла, выслушала их и сказала: «Вадим, ты плохо себя вел!»

Он в точности повторил голос и интонации матери. Алена может отсесть на дальний край дивана. А ему отсаживаться было некуда. Всюду была мама.

— У меня почти никогда не было волос на голове… — Вадим посмотрел в окно на свое отражение. — В парикмахерской мама предупреждала мастера, чтобы меня стригли покороче… «Покороче! — приговаривала она. — Еще короче! Ребенок зарос и похож на лешего». То, что не могли достать ножницы, добирала машинка. У меня была круглая голова и большие уши…

— Ну и что? — Алена дернулась. — Мне тоже не нравилась короткая стрижка в детстве. Но из-за этого я не кидаюсь с ножом на прохожих.

Не понимает… Ножницы, холодные ножницы касаются лба, щелкают, падают обрубки волос, а мать требует короче, короче… И это невыносимое жужжание машинки, двигающейся по коже!