— Я пытался донести до твоего сознания любопытный слух. В редакции поговаривают, будто Ван Эрдман не по своей воле решил продать газету. Его вынуждают к этому.

— Читатели, что ли?

— Не притворяйся, будто выпила лишнего… Любош Хольден взял его за глотку.

Я не строю умную мину. Какой смысл прикидываться всезнайкой, если чего-то попросту не знаешь. А Круз, судя по всему, предполагает, будто упомянутое имя известно мне, как, скажем, Марлон Брандо.

— Кто он такой, этот Милош Хольден? — раздраженно срываюсь я.

— Любош Хольден, — поправляет меня Круз. — Естественный вопрос для человека известного уровня развития. Это газетный магнат. Недалек день, когда он приберет к рукам и газету твоего отца. Ладно, оставим эту тему, я вижу, тебе она не интересна. Мысли твои, похоже, витают далеко. Позволено будет узнать, какого он роста, какой размер обуви носит?

— Любош Хольден?

— Мой преемник.

— Не стоит это обсуждать. Лучше расскажи про газетного магната. Тебе удалось разбудить во мне любопытство.

Машина вылетает на эстакаду, и в памяти живо всплывают события предыдущего вечера: вот ведь оно, то самое место. В ноздри шибает вонь, какой я нанюхалась вчера во время схватки с бандитом. Я поднимаю боковое стекло, но напрасно: мерзкие воспоминания проникают внутрь машины вместе с ночным воздухом, вызывая у меня озноб.

Круз сбрасывает газ, машина ползет как черепаха.

— Дениза, ты забавляешься мною, как игрушкой. Посмотри мне в глаза!

— Хочешь, чтобы я вылезла и взгромоздилась на капот?

— Не мешало бы тебя выпороть! Что с тобой происходит?

Минует бог весть сколько времени, прежде чем мы съезжаем с проклятой эстакады. Круз ведет машину, будто новичок, выискивает кружные пути, словно твердо решил укатать меня до полусмерти, пока не вырвет признание в несуществующей тайне. Его назойливые расспросы в конце концов вынудили и меня задуматься: действительно, что же со мной в последнее время происходит? Чувствую, что во мне зреют какие-то перемены. О причинах лишь догадываюсь, направление же неясно и самой. С каждым днем меня все больше угнетает бессмысленность собственной работы. Сколько можно охотиться на маньяков, играть роль живой приманки, рискуя здоровьем и жизнью, не говоря уже о прочем? Зачем мне это? Истинно Великое Дело, о каком мечтает каждый сыщик, все еще маячит где-то в туманной дали, а я тем временем слоняюсь по ночным улицам, где чуть ли не за каждым углом подстерегают бандиты и насильники, и цепенею от мысли: неужели так будет продолжаться до скончания века?

В душе роятся сомнения и несколько иного рода, хотя работа и личная жизнь для меня почти неотделимы. До сих пор меня никогда не покидало чувство уверенности, но сейчас, как видно, пошла полоса страхов и сомнений, побороть которые я не в силах.

Эти невеселые мысли вихрем проносятся в голове, и я, запутавшись окончательно, срываю досаду на Крузе.

— Отвяжись, перестань меня мучить! Сама еще ничего не знаю!

— Ты, и вдруг ничего не знаешь?!

Вместо ответа я лезу в бардачок — вдруг завалялась сигарета! — но натыкаюсь на пистолет Круза. Брр, гадость! Словно ухватила горсть слизняков! Я с отвращением заталкиваю пистолет в глубь ящика.